Толпа лилась в улицу сплошным потоком и тут же разбрызгивалась на мелкие, и кажущиеся безобидными людские ручейки: кто-то уже ломился в двери домишек победнее, часть хлынула в соседние улочки. Сосредоточенно и деловито они бежали мимо вжавшегося в стену Мити, обдавая тяжелым, густым ароматом застарелого пота, нестиранной одежды, спиртного и несвежей пищи. Он видел лица — мужские, женские и подростков постарше. Иногда перекошенные, с налитыми кровью глазами, но чаще в них была решимость и даже некоторая просветленность: будто мчались они вершить важное, а главное — праведное дело!

Мелькнуло знакомое лицо — и Митя узнал Сердюкова, мужа убитой медведем лавочницы.

— Лавки их разбивайте, люди! Хватит, пожировали на нашей кровушке! — проорал тот, бросаясь к маленькой кокетливой чайной лавочке. Булыжник полетел в окно, то зазвенело и осыпалось осколками. Босяк в лохмотьях камнем переколотил торчащие острые края и полез внутрь. За ним ринулся мужчина во вполне приличной пиджачной паре — внутри загремело, загрохотало, наружу полетели вперемешку — сорванные занавески, скатерть, ящики с чаем. На улице остро и приятно запахло выдержанным чайным листом.

Скамья снова с грохотом врезалось в дерево, и дубовая дверь не выдержала — громко хряпнула и обвисла на одной петле.

— А ну, навались, братушки! — с истеричной веселостью проорал один из здоровяков. Скамья отлетела в сторону, четверка навалилась всем весом, и с воплями ворвалась внутрь. Толпа хлынула за ними.

— Попался, нехристь! — выскочивший прямо перед Митей мужичонка был низкоросл, узок в плечах, непомерно пьян и вооружен ножкой от стула с торчащим ржавым гвоздем. Митя без затей хлестнул его тростью по лицу, и толчком в грудь опрокинул навзничь. Мужичонка завозился, дергая руками и ногами, как перевернутый на спину жук, и заголосил во всю мощь пропитой глотки:

— Рятуйте, люди добрые, меня жид бьет!

— Тю! Останние мозги пропил — якой це тоби жид! То ж нашего главного полицмейстера сынок — он до нас у фабричный барак приходил! — смутно знакомая баба влепила лежащему мужичонке пинка в бок, наскоро поклонилась Мите. — Якщо навить и вы тута, паныч, тварюки жидовские у нас попляшут! — она потрясла крепко сжатым кулаком и перепрыгнув через мужичонку, побежала дальше.

— Ура, полиция с нами! — даже не пытаясь подняться, проорал мужичонка и тут же по толпе, перелитая от одного к другому, понеслись выкрики:

— Полиция с нами! Губернатор за нас!

Окна взятого штурмом дома распахнулось, и высунувшийся оттуда по пояс здоровяк счастливо завопил:

— От самого государя-амператора телеграмма пришла, шо всё жидовское добро теперь наше — разбирай, народ! — и в открытые окна, планируя листами, полетели книги, подушки, стулья. Взмахнув рукавами, как крыльями, из окна выпорхнуло платье и опустилось на золотую крону дерева.

Покрывая шум и вопли обезумевшей улицы басовито и утробно загудели струны, из высокого, в человеческий рост, окна, высунулся лакированный, прихотливо изогнутый бок и… Митя прыжком метнулся в сторону.