— …лиция, бледзь! Не может поддержать порядок! — крикнул патрульный у кафе Штур. Алеш еще запоминал фамилию… Калынчик?

Ему вдруг стало холодно. Вздох или два он быстро шагал, и комья слякоти летели из-под ног во все стороны. Да как такое может быть? Некогда задумываться! Алеш пересек четверть разделявшего их расстояния — и побежал.

Холодная, черная и блестящая тьма проникла в горло, легкие щипало при каждом вдохе. Кто-то приподнял крышку ведущего в бездну колодца — и сразу опустил.

— Да я сейчас!..

Взрычал мотор, и водитель включил фары дальнего света, сделав кадр сразу вдвое светлее.

Но они все продумали. Никто по ним не поедет, если хочет жить сам, а две цепи… не так-то просто скрутить их, оторвать от забора. Человек двадцать — против шести, и это считая Мирку.

Алеш выстрелил в воздух.

Асфальт под ногами потрескивал, точно лед. Нет! Водитель завел машину и медленно тронул, как будто угрожая наехать на первую шеренгу.

Нет… О Боже, нет.

Алеш прищурился от вспышки, а потом был звук, как от упавшей банки с гвоздями. Скрежет сетки, свет фар взметнулся в воздух и мазнул черноту у самой яркой звезды на востоке.

Скрип, визг… и звук скользит, соскальзывает в озеро, а он не может поделать ничего. Когда над «Крайном» сомкнулись темные воды, ночь пошла зыбью — ну точно морозный воздух.

Не в силах опустить взгляд, Алеш просто смотрел на звезду.

Звезда возвещала о новом мире и Божьей благодати.

Милостью Господа всегда наступает май, даже после длинной и тяжкой зимы, даже если наперекор порядкам самая долгая ночь в году — в марте, а не в декабре. Несколько недель он метался, у Алеша были жар и лихорадка — а об остальном и говорить не хочется. Его отчего-то поместили в высоком небоскребе с шипастой короной, под самой крышей даницкого мира. Были дни, когда хотелось раскроить себе голову об эти стены — с бледными обоями в вертикальную полосу и с синей линией под потолком. Не вышло. Все время за ним кто-нибудь да присматривал, ласковые женские руки укладывали его, гладили лоб, лицо, плечи, успокаивали и убирали слипшиеся волосы.

То могла быть Марта Повиц, а может студентка эта, Ягорлыцкая? А может… Нет, не может. Эта наоборот — стояла в шеренге тех, кто не давал автобусу проехать.

Но весна все равно пришла. Сперва город укрылся первой зеленью, и каждое дерево не шелестело — рукоплескало гулякам. Асфальт сам льнул им под ноги. Алеш видел это с высоты задранных к самому Раю окон.

А потом, с наступлением мая явился пастор: тот самый, из телевидения.

Застыл в дверях и зачем-то спросил:

— Господин Барда?

— Алеш Барда. Но вряд ли господин, — чувствовал он себя сносно, но только час назад получил очередной укол.

«Укол» и «господин» — видите ли, эти слова не очень вяжутся друг с другом.

Пастор обезоруживающе улыбнулся. Затем он подошел и сел подле кровати. Молча. Алеш сразу отложил книгу и опустил ноги на пол.

— Да что вы! Лежите. Лежите, как вам удобно!

Алеш оперся на подушку локтем и совсем немного расслабился. Очень долго они разглядывали друг друга. А пастор все-таки славный человек… кажется. Лицо у него открытое, молодое, смешливое, и в уголках глаз спрятались морщинки.

— Что там? — хрипло спросил полицейский.

— А знаете, там хорошо! — подумав, ответил священник. — Люди ко всему привыкают, даже к войне, а война — это ведь Ад на земле. Не может человек постоянно жить в страхе.

Голос все еще едва повиновался, и Алеш выдохнул:

— Обманываете? Чтобы я чувствовал себя спокойней? — но пастор пропустил возглас мимо ушей.