— Боже…

Алешу пришлось сесть, потому что колени у него задрожали.

— Да, фанатик, значится… и ему плевать на кодекс. Прошлый хотел, чтобы полиция предотвращала исчезновения, а этот сделает из нас инквизицию. Но вызвал я тебя не за этим…

— Вы так спокойно об этом говорите? — перебил Алеш.

— Он ненадолго, — полковник отмахнулся, а потом вдруг выключил свет, так что комнату озаряло лишь блеклое мерцание монитора. — Странно, что до сих пор не испарился… Все это уже было, в других странах, ты видел в новостях: пройдоха, фанатик, потом по-настоящему честный, но тупой служака… Я не за этим тебя вызывал, слышишь?

Лейтенант Гужар, сразу понял Алеш. И мрачный вид начальства подтвердил его догадку. Вит покраснел так, что румянец добрался до затылка и теперь алел свозь редкие седые волосы, даже в тусклом свете.

— Да, сынок, — полковник рассеянно кивнул. — Аккурат, как наш педофил напал на старичка в пальто. В салоне служебной машины хрен что прочтешь, пепел с пластика тут же осыпался, но клянусь, это «Убийство», и в тот же миг, как отозвалась рация. Водитель только хрюкнуть успел.

— А сам педофил?

— Отправился к своим ублюдочным предкам, вот что! Итого два горелых: чертов любитель детишек и наш бравый Гужар.

Полковник поймал взгляд Алеша и удерживал его, пока полицейский не поежился.

— Ты понимаешь, что могло быть пять горелых, а? — скрипучий голос Вита прорезал полутьму. — Это только для начала два: педофил и исполнитель — а еще ты, я и начальник главного управления. И в первую голову мы с тобой.

— Да.

— И почему же горелых два, а не пять? — резко спросил Вит.

— Петер Стелик установил не справедливость, а свой диктат, — оттарабанил полицейский и тут же принялся пояснять: — Понимаете, это ведь не справедливость в чистом виде. Скорее, как она видится конкретному человеку. Его произвол: захотел покарал, а захотел нет…

Полковник долго молчал. Ослабил воротник. Достал из кармана шелковый платок, долго и тщательно складывал — а потом промокнул со лба пот.

— Вот что. При тупице-служаке нам снова потребуется кодекс, что можно делать, а что нет, — Вит поморщился. — Так что дело с «Унынием» далеко не прячь, пригодится. Это вопрос пары недель… но тебя же интересуют не президенты и не их хотелки?

— Так точно, господин пол…

— Да-да, я знаю, что ты скажешь! Напомнишь мне про проводы и все такое.

— Вит снова умолк, по скулам его перекатывались желваки. — Ладно. Иди, меч правосудия. Завтра договорим. Нам бы только фанатика переждать, слышишь? Потом будет проще, потом все поправится… А пока иди. Иди.

Господи, какая глупость! Что поправится, что может поправиться?

Но Алеш молодцевато щелкнул каблуками и вскоре прикрыл за собой дверь — пока полковник не передумал.

От этой самой двери — и до завтрашнего утра — во всем городе остался Мир и только Мир.

В двадцать шесть он не понимал, что такое сын. Все его чувства — редкие мгновения, когда безмозглый розовый комочек его умилял. Куда чаще Алеш испытывал усталость, раздражение, а вскоре — злость. Данка вдруг разлюбила его. Вот так, внезапно и без предупреждения. Их чувства, проведенные вместе годы, все увлечения и грандиозные замыслы — рухнули, едва появился ползающий, пачкающий, как щенок, и вечно орущий младенец.