Воспоминания нахлынули, плеснулись едкой волной, я по привычке задержалась на пороге – привыкла, что башмаки грязные! – и даже съежилась, невольно ожидая окрика лавочника, но… вместо этого услышала шепот Габриэль:

– Ты чего, Ильса? Это всего лишь лавка, проходи.

Навстречу нам выплыла богато одетая дама средних лет, в платье из темно-коричневого искристого бархата с белоснежным воротничком и манжетами, с прической буклями. Все в ней было с оттенком шоколада: и глаза, и волосы, и платье.

– Чем я могу вам помочь? – голос приятный, глубокий. А у меня в ушах все еще вопли нашего деревенского лавочника, словно доской по ржавому тазу.

Так странно. Я уже несколько месяцев в Бреннене, а все не могу забыть.

– Нам с подругой нужно обновить белье, – весело сказала Габриэль. – Покажите нам, пожалуйста, что-нибудь… что мужчинам будет нравиться.

Я глянула на нее с невольным удивлением, но потом вспомнила, как они с Альбертом держались за руки. Неужели Габриэль отважится на что-то такое?

Но подруга хранила такой безмятежный и беззаботный вид, что даже спрашивать стало неловко. А потом шоколадная дама принялась вываливать на нас груды роскошных вещей, каких я не видела никогда в жизни. Габриэль с удовольствием пропускала в пальцах шелка и кружева, нижние сорочки, тонкие, словно паутинка, панталончики, отороченные широким кружевом, шерстяные чулки, которые хоть и были теплыми, но при этом оставались тонкими и гладкими на ощупь. Через некоторое время, валясь с ног от усталости, я все-таки выбрала себе несколько нижних рубашек, панталон и две пары чулок. Расплатилась и ждала, глазея в окна на пеструю толпу, пока Габриэль заканчивала примерку корсета.

За окном по-прежнему было очень и очень людно, ярмарка походила на растревоженный муравейник. Пестрое мельтешение толпы навевало дремоту, и в какой-то миг я поймала себя на том, что просто стою и смотрю куда-то в пустоту, мимо снующих туда-сюда людей. А там, за ними, кто-то стоит неподвижно, кто-то в темном сюртуке… И смотрит прямо на меня сквозь стекла витрины.

Я дернулась, словно рыба на крючке. Всматривалась до рези в глазах. Темный силуэт был все там же, не двигался с места, и мне казалось, что и лавка, и Габриэль, и шоколадная дама – все поплыло куда-то в сторону. Вмиг все стало неважным и совершенно ничего не значащим.

Я узнала этот силуэт. И, кажется, даже увидела лицо в обрамлении пепельно-русых волос, рассыпавшихся по плечам.

– Винсент, – прошептала я.

И все так же, не отводя взгляда от витрины, боясь его потерять, шагнула к выходу.

– Эй, ты куда? А я? – пискнула подруга.

– На улице подожду, что-то мне душно.

А сама – быстрее, быстрее… Успеть, пока он не ушел.

Он ведь не просто так стоит посреди толпы и на меня смотрит?

Я не помнила, как вылетела за дверь, как рванула в самую гущу толпы, потому что он все еще был там и ждал меня. Наверняка именно его взгляд я чувствовала все это время! О-о, почему он не подходит? Не может? Не хочет? Обиделся?..

– Винсент! – крикнула я в толпу. – Да пропустите же!

Но как-то так получилось, что меня оттеснили в сторону, к домам; передо мной медленно ехала телега, груженная тыквами. А потом кто-то больно схватил за плечо, дернул назад, я едва не упала, чуть не выронила бумажный пакет с покупками.

– Эй! – Возмущенно обернувшись, я вдруг поняла, что язык одеревенел от застарелого страха.

На меня сверху вниз насмешливо смотрел Дэвлин.

– Ну здравствуй, Ильса, – и гаденько так ухмыльнулся, блестя свиными глазками, – я смотрю, ты прямо принцесска.