Я через силу улыбнулась Аделаиде. Как не думать о плохом? Мы ведь приехали немного развлечься, на ярмарку как-никак. А невеселые мысли все равно в голове крутятся, не выходит их оттуда выжать.

– Ну что, все купили?

Стоило только сесть за стол, как Аделаида подвинула ко мне маленькую плошку меда и тарелки с разными сырами и виноградом.

– Ты ешь, прозрачная вся. Еще в обморок грохнешься.

Я покачала головой. Аделаида, конечно, не видела происшедшего, но оно и к лучшему. Поэтому я взяла кусочек твердого сыра, макнула его в мед и положила себе в рот.

– Только белье, – ответила, уже жуя.

– Пойдем со мной, выберем мыло и кремы. А, еще пудру.

В этот момент передо мной уже ставили столовый прибор, фарфоровую чашку и тарелочку с мелко нарезанным салатом. Я по привычке поискала глазами ложку, но в памяти пронеслись те моменты, когда Винсент заставлял меня изображать прием пищи с ножом и вилкой. Вилку здесь подали, и я неловко взяла ее. Для девчонки, которая и ложку редко в руках держала, применение вилки было умением высшего уровня.

Впрочем, кое-как я ела, хоть кусок в горло не шел. Сегодня. Сегодня ночью Винсент обещал прийти. Как много мне нужно сказать ему… Как невыносимо хочется завернуться в тепло его тела, почувствовать кожей прикосновения жестких пальцев. И как, побери все духи, о многом я должна его расспросить!

Механически жуя салат, я снова вспомнила, что меня смутило: Альберт наверняка видел, кто разбил лоб Дэвлину, но ничего не спросил.

– Аделаида, – осторожно сказала я, – что ты думаешь об Альберте?

Пар поднимался белесыми колечками от чашки подруги, она смотрела на меня сквозь эту дымку так… по-доброму, сочувственно. Моя настоящая мать на меня так не смотрела.

– Мелковат для меня, – усмехнулась Аделаида, – а то я бы на него точно глаз положила.

– Я не об этом.

Она пожала плечами.

– А что тебя беспокоит, Ильса? То, что, возможно, Альберт не совсем тот, за кого себя выдает? Не делай таких круглых глаз, я, может, и дочка торговца, но отнюдь не дура. Но… даже если парню есть что скрывать, почему нас это должно беспокоить? У каждого человека есть куча неблаговидных поступков, о которых он никогда и никому не расскажет. Так почему бы им не быть у Альберта?

– Да, – призналась я, – порой мне кажется, что Альберт знает куда больше нашего… обо всем. Но просто молчит.

– Единственное, что я вижу, – она указала на меня чайной ложечкой, – так это то, что Альберт запал на твою соседку. Серьезно так запал. Я даже не удивлюсь, если Габриэль тебя попросит как-нибудь переночевать у меня.

– Ты думаешь, она отважится? – Тут я поняла, что краснею. Разговор сворачивал в какое-то скользкое и откровенное русло. Я не привыкла говорить напрямую о таких вещах. То, что происходит между мужчиной и женщиной, по-моему, должно оставаться под таким покровом тайны, сквозь который вообще ничего не разглядеть, как сквозь толстое ватное одеяло.

Аделаида вздохнула и сочувственно посмотрела на меня.

– Ты ж из деревни. У вас там с этим вообще просто. Зашли на сеновал, подол задрали – и делов. Только не говори, что у тебя ничего не было. Ты такая куколка, что за тобой должно было полдеревни ухлестывать.

– За пугалом и придурочной не ухлестывают, – буркнула я.

– Да ладно, – Аделаида прищурилась, – в пугало я еще могу поверить, если не мыться и не причесываться месяцами. Но в придурочную?

– Считается, что кавалера нельзя бить и кусать, – твердо ответила я и положила в рот еще кусочек сыра.