– Это хорошо, – пропела лекарша, ловко собирая посуду обратно на поднос. – Ну я пойду. Водички чуть позже принесу.

И она удалилась, оставив мне свечу, а я снова забралась на лавку, подогнула ноги и стала смотреть на трепещущий на сквозняке маленький огонек.

После сладкого компота очень хотелось пить, но я понимала, что скоро Фелиция не появится и придется терпеть. Постепенно мной овладевало странное оцепенение. Мне казалось, словно я тут, в камере, – и одновременно где-то там, внутри веселого танцующего огонька.

Потерла виски, прогоняя странные видения. Потом дошла до ведра, там у меня закружилась голова, и я торопливо вернулась на скамью.

Это все события прошедшего дня так играют на нервах.

Потолок камеры, сложенный из деревянных балок, закачался мягкими волнами. Мне хотелось плыть по ним, в этой прохладе, обнимающей тело. Было хорошо, как никогда раньше. Только вот Винсента рядом больше нет, и от этого тревожно ныло под ложечкой…

Где-то далеко снова звякнул засов, но я по-прежнему плыла по деревянным балкам, расходящимся зыбкой рябью. Уже не хотелось подниматься, смотреть, кто там пришел. Наверное, была ночь, и, наверное, свеча почти догорела, но я продолжала дрейфовать в вязком безразличии.

«Вставай», – звякнуло тревожно где-то в глубине затуманенного рассудка.

Я точно знала, что дверь открылась, что кто-то вошел. И, верно, должна была хотя бы посмотреть…

Но тело сделалось совершенно непослушным, как бревно. Я попробовала сесть. Получилось едва пошевелить пальцами.

И почему-то я совершенно не удивилась, когда в мятущемся свете свечи надо мной склонилась Фелиция.

– Ну что, девочка, – ласково проговорила она и погладила меня по лицу, – пришла пора покормить моего хозяина. Ты такая одаренная, в тебе так много от Пробуждения… Он будет доволен, когда пожрет тебя. И я буду довольна, потому что проживу дольше, сильно дольше.

«Винсент!» – заорала, забесновалась та частичка меня, что еще осознавала происходящее.

А та, которую опоили, лишь вяло наблюдала, как блеснуло лезвие ножа, которым так хорошо и удобно перерезать горло.

Глава 11

Время сказать «прощай»

Блестящее острие качнулось в неверном свете.

– Нет, – пробормотала Фелиция, – сейчас не время. Не все так просто, куколка.

Резкий взмах ножом, и я, словно сквозь толстый слой войлока, услышала треск раздираемой одежды. Груди и живота коснулся прохладный воздух. В ушах грохотал пульс, и в те короткие мгновения все, что я слышала, – это стук собственного сердца и тяжелое, словно через силу, сопение Фелиции. Под грудью кольнуло, я дернулась и замычала. Даже язык не ворочался. Сознание билось в агонии, попав в западню собственного тела.

– Тише-тише, – забормотала лекарша, – важен ритуал.

У меня в ушах отозвалось тошнотворным эхом: «Ритуал-туал-туа-а-а-а-ал…»

Она что-то выводила там, у меня на животе. Ножом вырезала. Едкая боль вгрызлась в тело, а я по-прежнему не могла пошевелиться.

– Хорошо, что стража спит, – тем временем поясняла Фелиция, – поэтому сегодня я все сделаю правильно, с хорошей отдачей. Урм-аш будет доволен и подарит мне еще несколько лет жизни. Ты ведь понимаешь, что обидно умирать от болезни, которая медленно пожирает твое тело? Очень обидно… когда остальные живут, а тебе – пустота, ничто. Мы привыкли называть это покоем, но сомнительный покой, когда исчезает время. Покой – это когда отдыхаешь в кресле на веранде, а вокруг – осень. Или весна. Да что угодно. Я пыталась лечиться, но не помогло. И только Урм-аш предложил мне сделку, выгодную сделку… Он любит пожирать сноходцев, и чем одареннее жертва, тем ему больше нравится.