– Винсент! – закричала я, снова целуя его, хватая за руки. – Живой!

Взгляд князя Долины остановился на мне, медленно обретая осмысленность. А потом он вцепился в меня мертвой хваткой, притянул к себе, прижал к груди.

– Ильса… Моя маленькая. Видишь, я выбрал… Выбрал тебя. И всегда выбирал…

Эпилог

Вместе с тем как опадали последние листья, пустел замок Бреннен. Ничего в этом не было странного: ведь дух Сонной немочи и дух Пробуждения уничтожили друг друга.

Выдергивая тело сестры в наш план бытия и сворачивая ей шею, Винсент очень хорошо понимал, что делает. Он замыслил это много лет назад, но тогда ничего не вышло, а чувство вины, которое он испытывал, было слишком большим и горьким, чтобы вытащить Флавию из Долины Сна и убить ее.

Теперь он все-таки сделал выбор. Едва ли осмысленный: поначалу он совершенно точно был готов обменять свою жизнь на пусть и призрачную, но все же надежду выторговать меня у сестры любой ценой. А когда дух, владеющий телом Флавии, не смог противостоять желанию сожрать меня, Винсент действовал по наитию. На раздумья времени не нашлось, и он сделал то, что сделал. Убил то немногое, что осталось от Флавии, и спас меня и мастера Бриста.

И теперь, когда не стало ни духа Сонной немочи, ни самой болезни, ни Долины Сна, сноходцы разъезжались кто куда. Все они – после службы или учебы в ордене – были людьми весьма обеспеченными, и поэтому ни у кого не стояло вопроса ни о том, куда отправляться, ни о том, на что жить.

Первыми уехали братья Шезми. Тихо, ни с кем не прощаясь, на второй день после того, как в замок пришло уведомление, что орден сноходцев прекратил свое существование за ненадобностью. Скорее всего, временно, до тех пор, пока не станет ясно, чем еще могут заниматься сноходцы, почти армия обученных воинов. За Шезми потянулась прислуга, грузили на телеги пухлые узлы, то и дело ощупывали тяжелые кошельки у пояса. Так же быстро начали разъезжаться и ученики.

Винсент тем временем доказал свое право на замок, предъявив королевским представителям давно утраченную родовую печать. Естественно, она лежала на столе в потайном кабинете, о котором знал только владелец замка.

Примерно через месяц после того, как не стало ордена, за Аделаидой приехал ее отец. Она пришла попрощаться, обняла меня, едва не переломав ребра.

– Я бы осталась, – сказала, всхлипывая, – но папа говорит, что я, со своим честно заработанным золотом, такая завидная невеста, что к нему уже выстроилась очередь женихов. Наверное, надо поехать и посмотреть, что там. Вдруг кого-нибудь выберу?

– Поезжай, – прошептала я в шерстяную ткань ее платья. – Только не торопись со свадьбой, а?

Аделаида молча погладила меня по волосам и пошла прочь, а я кожей все еще ощущала тепло ее больших ладоней. Говорить что-то вслед не хотелось, прощаться долго – слишком больно. Я чересчур хорошо помнила, что именно Аделаида верила в меня тогда, когда не верил почти никто. На пороге она остановилась, окинула меня долгим взглядом, а потом прыснула со смеху.

– Видела бы ты себя сейчас, Ильса. Лицо как на похоронах, клянусь Всеми! Ну не печалься, мы можем ездить друг к другу в гости, если, конечно, ты не зазнаешься, герцогиня ты наша. Или кто ты там скоро будешь?

Я пожала плечами, всем видом показывая, что не понимаю, о чем она. Аделаида шутливо погрозила мне пальцем и все же ушла. А я постаралась получше запомнить ее полное и доброе лицо. Кто знает, суждено ли нам еще раз встретиться? Жизнь – чересчур сложная штука, чтобы ее предсказывать.

Потом уехал Альберт и ожидаемо увез с собой Габриэль.