|
А когда придет время двобоя, окажется либо на измученном коне, либо вовсе пешим. — Развалины! — орал Лех еще издали. — Город! Двое дружинников, Ерш и Твердая Рука, подъехали медленнее, на Чеха косились с опаской. Их кони дышали тяжело, но пену не роняли, как красный жеребец Леха. — А люди? — спросил Чех быстро. — Людей не нашли, — быстро сказал Лех. — Правда, далеко не искали, но сколько глаз хватал... а место ровное! Чех перевел взор на дружинников. Ерш ухмыльнулся: — Когда нас увидели, сразу сбежали. Подумали, что гости... Такую ораву прокормить! Твердая Рука развел руками. Его второе прозвище было Молчун, ибо словам предпочитал дело. Чех подобрал поводья, оглянулся: — Лех, Рус, вы двое — со мной. Кони резво пошли сразу галопом, им передалась тревога и волнение всадников. Развалины выступили из зарослей высокой травы отбеленные временем, сглаженные, но видны были следы кладки. Рус соскочил на землю первым, сердце колотилось как перед боем. Лех без нужды дергал рукоять меча, вытаскивал до половины и со стукам задвигал в ножны, а Чех спрыгнул прямо с коня на массивный камень с ровными краями. — Позвать Корнилу! — велел он нетерпеливо. Твердая Рука сразу же повернул коня и умчался. Вскоре с ним прискакали еще всадники, где выделялся серебряной бородой Гойтосир, а следом тащилась повозка, запряженная двумя конями. Гойтосир крикнул ревниво: — Что может тот неумеха, что не умел бы я? Корнило подъехал, натянул вожжи. Кони тут же принялись щипать траву. Чех поинтересовался подозрительно: — Ты был, говоришь, дикарщиком? Волхв вылез из телеги с кряхтением, морщился и хватался за поясницу. Вокруг камня обошел медленно, прихрамывал, нехотя пощупал, отмахнулся: — Кем я только не был. Что волишь знать? — Что за развалины? — Я такие уже встречал. И в горах, и в пустынях. Куда там этим! Целые дворцы видывал. А оказывалось, что их выстроили ливни да ветры. Успокойся, вождь. — Точно? — не поверил Чех. — Голову на отрез, — сказал Корнило с горделивой надменностью. Все же Чех разослал в стороны охотников, а Лех и Рус тоже осматривали каждую пядь на несколько верст вокруг, искали то ли наконечник стрелы, то ли кости зверей, не разгрызенные, а со следами острого меча или топора, старое ли дерево с зарубками, еще какие следы, ибо человек есть особый зверь, после него след остается на века, как бы ни старался спрятать. Но что на самом деле убедило Чеха, это зверье. Огромные жирные дрофы подпускали людей вплотную, смотрели с любопытством. Даже детвора наловчилась бить их палками. Олени, правда, к себе не подпускали, но паслись поблизости, давая время спокойно наложить стрелу на тетиву, долго целиться. Целые стада диких свиней прошли прямо через лагерь, ступая через ноги обомлевших людей. Одна свинья перешла прямо через остатки костра. Рус видел, как рассыпались под ее копытцами багровые уголья, а затем только истошный визг дурехи всполохнул стадо. Фыркая и хрюкая, они перешли на неторопливый бег и скрылись в сгущающихся сумерках. — Да, — признал Чех наконец. — Здесь нога человека не ступала! Мы первые. — Теперь-то ты доволен? — Доволен? — огрызнулся Чех. |
