|
Что вы сказали, бабушка? - спросил я. - Тараканчик... - Что это? - А вот что, мон анж Павлинька! - ответила она. - Здесь когда-то, в этом вот селе, обреталась одна секретная особа, премиленькое, полненькое и белое, как булочка, дитя, только недолго пожило оно и, куда делось, - неведомо. - Кто же она? - спросил я. - Красная шапочка, - вполголоса ответила бабушка. - Видно, и ее, _тьмутараканскую княжну_, как в сказке, съели злые, бессердечные волки. Больше Аграфена Власьевна не говорила и я ее не расспрашивал, считая, что и впрямь девочку съели волки. Теперь мне ясно вспомнилась и эта зеленая, в вербах, Таракановка, и бабушкин мимолетный рассказ. Век был чудесный, и всяким дивам в нем можно было верить. - Что же, решаетесь, пане? - спросил меня Чарномский, видя, что я задумался и молчу. - Объясните, - ответил я, - какой именно услуги желает княжна от меня? - Одного, пане лейтенант, одного - проговорил, вставая и низко кланяясь, вкрадчивый посол. - Отвезите графу Орлову письмо ее высочества, - в этом только и просьба... И скажите графу, как и где вы видели всероссийскую княжну Елисавету и с каким нетерпением она ждет от него извещения на первое свое письмо и манифест. От исхода вашей услуги будут зависеть ее дальнейшие действия, поездка к султану и прочее. Чарномский вынул и подал мне пакет. - Только в этом и просьба! - повторил он с новым поклоном, заискивающе взглядывая на меня большими, серыми, умоляющими глазами. Обсудив дело, я понял, что отказываться не следует, и принял письмо. Долг службы требовал все довести до сведения графа, а как он решит, это уже его дело. - Извольте, - сказал я, - не знаю, кто ваша княжна, но ее письмо я в исправности передам графу. Подождав попутного корабля, я еще раз представился княжне, простился с нею и оставил Рагузу в день замечательного, пышно-сказочного праздника, данного княжне князем Радзивиллом. Об этом празднике долго потом говорили газеты всей Европы. Сумасбродный и расточительный князь, влюбленный в княжну, давно на нее сорил деньгами, как индийский набоб. Здесь он превзошел себя. Долго пировали. Драгоценные вина лились. Гремела музыка, стреляли в саду пушки и был сожжен фейерверк в тысячу ракет. А в конце волшебного, с маскарадом и танцами, пира, пане-коханку вдруг объявил, что танцы должны длиться до утра и что с зарей все пирующие, для прохлады, увидят настоящую зиму и будут развезены по домам не в колясках, а на санях... Гости утром вышли на крыльцо; все ближние улицы, действительно, были белы, как зимой. Их густо усыпали наподобие снега солью; и веселая, шумная гурьба масок среди новых пушечных залпов и криков проснувшихся горожан была под музыку, действительно, развезена по домам на санях. Я уехал, ломая голову над вопросом, действительно ли княжна - дочь покойной императрицы Елисаветы и верит ли она сама тому, что говорит, или разглашает вымышленную сказку? Сколько я помнил выражение ее лица, в нем, особенно в глазах, мелькали какие-то черточки, что-то неуловимое, как бы некое, чуть приметное колебание и в то же время что-то похожее на надежду. |
