.. Сибирь, отравление, бегство в Персию, сношения с
владетельными дворами Европы. Как верный слуга государыни, я действовал по
совести, всматривался и скажу прямо - не могу утаить сомнений.
- Согласен, - произнес граф, - об этом можно говорить так и сяк. Но вот
что важно: в Петербурге о ней уже знают и пишут мне, как о побродяжке,
всклепавшей на себя неподходящее имя и род.
Граф помолчал.
- Хороша побродяжка! - прибавил он как бы про себя, загадочно. - Пусть
так, не спорю... Но зачем же решили требовать ее выдачи, а в случае отказа
- взять силой, даже бомбардировать рагузскую цитадель? С побродяжкой так
не возятся. Такую просто и без огласки поймать... навязать камень на шею
да и в воду.
Холод прошел у меня по спине при этих словах графа. Я так и вспомнил
приснопамятные, июньские дни...
- То-то, братец, видно, что не побродяжка, - проговорил опять граф,
глядя на меня, - ты как об этом думаешь? Ну-ка, говори начистоту.
9
Удивили меня слова графа. Я невольно вспомнил сообщения княжны о
падении силы Орловых, об удалении бывшего фаворита в Ревель и о возвышении
их врагов. Досада ли, огорчение ли ослепляло графа или в самом деле он
искренне поверил в происхождение княжны, только, очевидно, он со мной
говорил не на ветер, и в его душе происходила некая нешуточная борьба.
- Простите, ваше сиятельство, мою дерзость, - сказал я, не вытерпев, -
но, уж если вы повелеваете, я не утаю. Виденная мною особа действительно
очень схожа с покойною императрицею Елисаветой. Кто не знает изображений
этой государыни? Тот же величественный очерк белого, нежного лица, те же
темные дугой брови, та же статность, а главное - эти глаза. Не могу не
привести рассказа моей покойной украинской бабушки о родных Разумовского.
- Да! Ведь ты, Концов, сам батуринец! - живо подхватил граф. - Ну-ка,
что же тебе говорила бабка?
Я сообщил о Дарагановке и о жившем там в оны годы таинственном дитяти.
- Так вот откуда эта Таракановка, - сказал граф, - верно, верно! И я
некогда что-то слышал о тьмутараканской принцессе.
Он встал со скамьи. Волнение, видимо, охватило его мысли. Заложа руки
за спину и понурившись, он медленно опять стал прохаживаться по тропинкам
сада. Я почтительно следовал за ним.
- Концов, ты не мальчик! - вдруг сказал Алексей Григорьевич, обратя ко
мне свои проницательные, соколиные глаза. - Дело великой, государственной
важности. Будь осторожен, и не только в действиях или словах, в самих
помыслах. Клянешься ли, что будешь обо всем молчать?
- Клянусь, ваше сиятельство.
- Так слушай же, помни... За все ответишь мне головой.
Граф помедлил и, устремив на меня задумчивый, в самую глубь души
глядевший взор, прибавил:
- Не забывай же, меня ты знаешь... головой...
Мы прошли в конец сада, сели на другую, более уединенную скамью.
- Недолго поймать всклепавшую на себя, - сказал граф, - мало ли,
всячески можно изловчиться, если приказывают. |