|
.. - Что же, ваше графское сиятельство, - отвечал я, - за чем дело стало? - Упирается, братец, говорит - соглашусь, когда буду на своем месте. - То есть, как, извините, на своем? - Не понимаешь?.. Когда будет в России, дома - ну, когда государыня смилуется и удостоит признать ее права. - И в том есть надежда? Орлов задумался. - Полагаю, - сказал он, - дело возможное, только не повредили бы ей здешние друзья... Сильно следят тут за нею эти поляки и всякое иезуитство; еще, пожалуй, окормят нас, застрелят или попадешь где в переулке под наемный кинжал. Нужная для их смут особа... Глаза графа смотрели тревожно; его открытое, смелое и умное лицо, видимо, было смущено. Сердечная страсть, как бы против его воли, ясно сказывалась в дрожании голоса и в каждом его слове. Прошел день. Граф не расставался с гостьей. - Вот беда, ума не приложу, - сказал он как-то, позвав меня, - бьюсь, бьюсь, не слушает... Если бы нашелся пособник, если бы кто ее уговорил... - В чем? - спросил я. - Тайно обвенчаться и бежать. - С кем? - Со мной... - Что вы, ваше сиятельство? Куда? - Хоть на край света... Да, кстати, уговори ее не носить при себе пистолетов; она чуть на днях в запальчивости не убила свою служанку Франциску... Произнеся такое признание, атлетический, красивейший из смертных богатырь граф стоял с краской в лице и с опущенными, как у влюбленного юноши, глазами, робко ожидая моего приговора. Что было ответить? Я в смущении промолчал, но и здесь, как и во всем и всегда, решил остаться его преданным и покорнейшим слугою. Дело шло о свадьбе, что же тут дурного? Женясь на ней, граф шел на зов сердца, а вместе выигрывал и в положении: роднясь с царскою кровью, обращал претендентку в скромную графиню Орлову. ...Прерываю рассказ, обращаясь к действительности, к бедному нашему фрегату. Боже, что за ужас! Истерзанный бурею "Северный орел" пять суток уносился течением неизвестно куда. Тщетно производили вычисления, промеры. Сегодня, с рассветом, мы прошли за Испанией, невдали от африканских берегов, мимо каких-то диких каменистых островов. Давали знаки. В тумане нас никто не заметил. Днем я, отбыв свою очередь, стоял на вахте. Нестерпимый, знойный береговой ветер и безбрежная ширь взволнованного, рокочущего между скал моря, корабль без мачт и руля, общее отчаяние и ни малейшей надежды спастись - вот что было перед глазами. Первый подводный камень - и все мы идем ко дну. Ирен, далекая, ненаглядная изменница! Видишь ли ты мучения отверженного тобой, бесславно гибнущего изгнанника? ...Ночь. Снова тишина. Я опять в каюте. Господь-вседержитель! дай силы пережить хотя бы еще сутки, дописать начатое. 13 Истомленная команда уснула. Бодрствуют одни часовые да я. Приступаю к изложению тягчайшего испытания жизни. |
