|
Мне кажется, это был самый настоящий подвиг, и, будь я феей, я простил бы ей остаток дня. Вернувшись во дворец, она выпила два стакана горячего молока с пенками, потом прополола газон в саду графини, а когда случайно наступила на цветочную клумбу, то оставила след, вместо того чтобы быстренько разровнять землю и сделать вид, что и близко к тому месту не подходила, как сделал бы всякий на ее месте. И в половине седьмого она поцеловала всех (включая Удо), пожелав им доброй ночи, и отправилась спать. Так окончилось двенадцатое июля, возможно, самый знаменательный день в истории Евралии. Удо и Гиацинта мирно провели великий день в библиотеке. Джентльмен до самых кончиков шерсти, Удо не рассказал принцессе о том, что Виггз отказалась ему помочь. Кроме того, в нем взыграла мужская гордость. Превратиться в помесь трех зверей по желанию тридцатилетней женщины и превратиться опять в принца по желанию десятилетней девочки – это, по видимому, как раз и означает «стать игрушкой в руках прекрасного пола». Пора было самому о себе позаботиться. – Как же начинался этот отрывок у Сахарино? Минутку… Кровь за что то, что то, что то. Он кто то, кто то, кто то. Что то в этом роде. Я помню, там была кровь. – Я уверена, что вы вот вот вспомните, – сказала Гиацинта. – Похоже, это как раз то, что нужно. – О, сейчас вспомню. Некоторые слова куда то подевались… Кровь… ээ… кровь… Это насчет крови для кого то. Вы не можете не знать. – Я точно знаю, что где то это слышала. – Принцесса, наморщив лоб, изо всех сил пыталась хоть что нибудь припомнить. – Да, это о том, что… ээ… – Да, это оно, – сказал Удо. Они оба уставились в потолок и стали шевелить губами, склонив голову набок. Но настал новый день, а они так ничего и не вспомнили. Наскоро перекусив, они вернулись в библиотеку. – Мне кажется, лучше всего написать Лионелю и попросить его. – Я думала, его зовут Сахарино. – О нет, это не поэт. Просто мой друг. Но в поэзии он разбирается неплохо. Все дело в том, что письмо слишком долго идет. При слове «письмо» Гиацинта вздрогнула. – Принц, я никогда себе не прощу! Я только что вспомнила – отец прислал мне в письме маленькое стихотворение. Он его сам сочинил. Отец говорит, что оно как раз очень хорошо снимает… – Что «снимает»? – Ну, заклятия и тому подобное… Удо немного рассердило «и тому подобное», как будто превращение его обратно в принца ничем не отличается от, скажем, удаления ржавчины со шлема. Гиацинта продекламировала: Бо, бо, бил, бол. Во, во, вил, вол. – Это звучит так, что кажется действительно может снять что угодно, – сказала она с улыбкой. Удо выпрямился. – Сейчас попробую. Надо ли при этом что нибудь делать? – Кажется, нет. Знаете, вам просто надо произнести это так, как будто вы это имеете в виду. Удо сел и, размахивая левой лапой, продекламировал: Бо, бо, бил, бол. Во, во, вил, вол! Он устремил взор на передние лапы, ожидая превращения. Он ждал… И ждал… Ничего не произошло. – Должно подействовать, – тревожно заговорила Гиацинта. – Я уверена – отец не мог ошибиться. Попробуйте вот так. Она повторила строчки таким чарующим голосом и в то же время так достойно и твердо, что казалось, даже книги в библиотеке вот вот возьмут и снимутся со своих мест на полках. Удо подражал ей как мог. В то время как Виггз ложилась спать, он повторял стишок примерно в пятидесятый раз. Гиацинта совсем пала духом. – Мне очень жаль. Может быть, оно совсем не так хорошо, как считает отец. |
