– Но я слышала, что он готов выложить за эту сделку тридцать миллионов евро.

– Все верно. И я полагаю, что он нашел экзотические источники финансирования.

– То есть?

– В любом налоговом раю, кишащем нечистоплотными биржевыми операторами.

– Из тех, что загорают на солнышке, а трудятся в тени?

– Они самые. Но это только догадки. У меня нет возможности ловить рыбку на такой глубине.

Лола задумалась.

– Марке работает в одиночку?

– Поначалу он приходил на встречи один. А потом, получше узнав Жармона, появился с красивой женщиной. Не больше тридцати лет, сексуальная, загорелая. Светлые гладкие волосы, над которыми поработал дорогой стилист. И на наряд она денег не пожалела, выглядела потрясающе. Косметика, громкий смех. Наверняка американка. Марке переводил Жармону.

– Вы знаете, как ее зовут?

– Мадам Хатчинсон. Она просила называть ее Хатч. Так ей больше нравится.

Мадемуазель Амели убрала в карман своего серого костюма чек Ингрид. И, снова став очаровательной секретаршей и нянькой Жерве и Гаспара Жармонов, сообщила гостьям адрес Матье Шевийи и с достоинством проводила их до дверей.

*

Вечером Лола мечтала об одном: поскорее вернуться к приключениям Луи‑Гийома. Удобно устроившись в любимом кресле, она, не скупясь, налила своего самого почтенного портвейна и вновь погрузилась в «Господина пряностей».

Луи‑Гийом и его спутники открыли Таити. Бугенвилль окрестил остров «Новой Киферой». Луи‑Гийом скорее назвал бы его «Утопией»: «Это сладостное имя как нельзя лучше подходит единственной в своем роде стране, где в согласии живут люди, которых не коснулись пороки Запада; свободные существа, не ведающие никчемных ужимок стыдливости, зависти и раздоров…». Однако он тоскует по своей юной супруге. Как хотелось бы ему вместе с ней наслаждаться красотами тропиков! «В этих скользящих или неподвижных облаках я нашел все краски мира. Бронзу горделивых статуй, коричневый цвет плодородной земли, серебристо‑серые оттенки, напоминающие дым, ярко‑красные, как пламя в кузнечном горне, и фиолетовые – роскошнее, чем сапфиры султана. Ветры здесь подобны ласкам, почти столь же нежным, как ваши, моя душенька Эглантина. И все живое, вплоть до самой мелкой букашки, стрекочет, щебечет, заливается. С крутых горных склонов на золотистые скалы низвергаются бирюзовые потоки…»

13

Ману собрал своих подчиненных под сенью Миттерана, Жискара, Помпиду и такого уродского пугала, что просто руки чесались натянуть на него мешок. Хотя то тут, то там раздавались сдержанные смешки и шепотки, ребята вроде слушали, о чем он толкует, и все пообещали держать этот военный совет в тайне от начальства. Едва прознав об исчезновении Брэда‑Бернара, Блез Макер, никого не спросив, позвонил легавым – поступок, достойный самодура и подхалима и не делавший ему чести. Сообща порешили, что в парижских парках орудует серийный убийца, не имеющий ничего общего со стариной Брэдом‑Бернаром, и пора им самим загнать зверя, пока полиция идет по ложному следу.

– Заметили, что он нападает, когда парки закрыты? В парке Андре Ситроена убийство произошло посреди ночи. А в Монсури – перед самым рассветом.

Все дружно закивали кепками.

– Вот что я предлагаю: мы поджарим ему задницу.

Послышались перешептывания, а Жан‑Кристоф загоготал во весь голос.

– К чему ты клонишь? – насупился Малыш Луи.

– Слыхал об электрических оградах на пастбищах для скота?

– Само собой.