– Зачем?

– Да чтобы он подпоил Брэда у Зазы. Вы бы лучше пытали Малыша Луи, чем меня, Николе.

– Пытать – это слишком громко сказано, – отвечал лейтенант, стараясь выглядеть как Дюген – непринужденным, но твердым.

Он бы предпочел допрашивать высокую блондинку в паре с шефом, но Саша ничего не захотел слушать: он сосредоточится на бывшем комиссаре и не желает видеть американку. Все гадали, в чем тут дело. Корина Мутен уверяла, что у Лолы Жост еще сохранились связи в Большом доме и поэтому шеф старается щадить ее и уделяет ей максимум внимания.

– Я хочу видеть Саша Дюгена.

С этой девицей свихнуться можно. Она полагает, что полицейского выбирают, словно психолога или зеленщика.

– Он хотя бы будет меня слушать, – продолжала она со своей обычной горячностью.

Николе позвонил Корине Мутен и попросил сменить его. Сам он вышел в смежную комнату, оборудованную односторонним окном. И удивился, застав там майора. Тот стоял у стеклянной стены и не отрываясь смотрел на Дизель.

– А я думал, вы беседуете с Лолой Жост, шеф.

– Она сказала мне все, что знала.

– Американка ни с кем, кроме вас, говорить не хочет, вы сами слышали.

– Иди‑ка к ней. Поработайте с ней на пару с Мутен, это отличная мысль.

– Вы к нам присоединитесь?

– Нет.

Всмотревшись в профиль шефа, Николе вышел из комнаты. Впервые ему казалось, что от него что‑то скрывают. Корина Мутен твердила, что следствие разваливается и Дюген воспользуется этим, чтобы перетянуть одеяло на себя, бросить их и при первой же возможности слинять в уголовку. Она преувеличивала. Но Дюген явно темнит. Это уж точно.

29

Выходя из военного госпиталя, Ингрид с облегчением выругалась. Эти сволочи наотрез отказались пустить ее к Брэду в палату. На все вопросы о его здоровье ответом было суровое и даже презрительное молчание. Она и не рассчитывала, что ей удастся преодолеть преграды, возведенные французской полицией, но ожидала хотя бы цивилизованного отношения. Бывали дни, когда ей казалось, что отчизна Людовика Четырнадцатого, великих кутюрье, гениальных философов и поваров обманом завладела репутацией родины Просвещения и любезного обращения.

Поколебавшись, она набрала номер Саша Дюгена. После второго звонка он снял трубку.

– Это Ингрид. Нам надо поговорить.

– Прежде всего надо дать нам работать, мадемуазель Дизель. К тому же ваша приятельница Лола со мной полностью согласна.

– Я должна увидеть Брэда.

– Он только что очнулся от наркоза. С ним все в порядке.

Она услышала, как он вздохнул.

– Ты начал его допрашивать, только беда в том, что он сам верит в свою виновность, – продолжала она.

– Думаю, я способен отличить правду.

– А я и не спорю. Но в ту ночь, когда его ранили, я была рядом, и он сказал: «Из‑за нее… Магнолия‑холл… Я хотел защитить Бена…». И он отключился.

– Что, по‑вашему, это могло означать? – устало спросил Дюген.

– Магнолия‑холл – имение Фрэзеров. Брэд работал у них садовником.

– События в Новом Орлеане в ведении американской полиции. Я же стараюсь разобраться в том, что произошло в Париже.

– Я зайду к тебе.

– А я тебя не пущу.

Он отсоединился. Ингрид спокойно убрала мобильный в карман. Саша Дюген только что сказал ей «ты». У этого французского обычая есть свои преимущества. Например, когда речь идет о склеивании разбитых горшков или, скорее, о наведении мостов. Ингрид немного поразмыслила об этом красивом выражении. Оно ей нравилось.