Джексон приказала всем заткнуться. До прибытия полицейских воцарилось молчание. Ингрид, Лола, Эва Мендес и ее выводок были доставлены в комиссариат. Джексон водворила их в разные камеры. Ту, куда попали Ингрид и Лола, уже занимали какие‑то сонные девицы, свернувшиеся на нарах. Некоторые, поглядев на новеньких, с ворчанием снова закрыли глаза. По сравнению с семейством Мендес Лоле они показались довольно дружелюбными. Она попыталась договориться с Джексон, но сержант пожелала им доброй ночи.

– Мы здесь не останемся! – закричала Ингрид. – Что вы намерены делать?

– Лечь спать.

Джексон подписала бумагу, протянутую ей крепкой девицей в форме, и удалилась.

– Подумать только, а ведь я уже мысленно любовалась звездами и дышала лаврами в цвету со своего балкона в «Шерами‑Мэнор».

– Захлопни пасть, старая корова! – рявкнула одна из девиц. – Мы тут пытаемся уснуть в этой вонючей тюряге.

– О поэзия великого Юга, перенеси меня на ложе из лилий, – прошептала Лола.

– Это твое? – спросила Ингрид тоже шепотом.

37

Лола открыла сперва один глаз, затем другой и вспомнила, что провела ночь в комиссариате на Авокадо‑стрит. Она попыталась сесть и обнаружила, что все тело ломит, словно по нему прошлась Эва Мендес, ведя за собой духовой оркестр Марди‑Гра в полном составе, и что Ингрид уже проснулась. Она сидела с отсутствующим видом, одновременно выражавшим тревогу и восхищение. Лоле не пришлось гадать, о чем она мечтает.

– Мы в этом городе всего четыре дня, а кажется, что прошла целая вечность, – сказала Лола.

– Когда эта старая кошелка наконец заткнется и перестанет молоть свою тарабарщину! – возмутилась вчерашняя девица.

Лола пожала плечами и решила терпеливо дожидаться возвращения Камерон Джексон.

Но сержант и не думала торопиться. Она явилась посвежевшая, в джинсах и блузке цвета морской волны, с большой порцией кофе в пластиковом стаканчике. У Лолы потекли слюнки.

– На выход, – скомандовала Джексон.

Массивная охранница отперла дверь, Лола услышала, как одна из девушек пробормотала «скатертью дорога», и вышла следом за Ингрид. Она ждала, что их отведут в кабинет и устроят очную ставку с Мендес. Но Джексон предложила им сесть в углу пустого коридора.

– А где же Эва с ее прелестными отпрысками? – поинтересовалась Лола.

– Отбыли. Ночью приезжал их семейный адвокат и внес залог. Вы возвращаетесь в Париж?

– Нет, – отвечала Ингрид.

– И где же вы сегодня намерены искать приключений?

– Пока не решили.

– Я с вами.

– Только не это.

– Все равно я буду за вами следить. Так уж лучше ехать в одной машине, – возразила Джексон тоном, не допускающим возражений.

Выйдя из комиссариата, Лола ощутила ту же удушливую жару, что и накануне. Небо было цвета плохо вычищенной свинцовой кастрюли.

– Ну? Какую новую жертву вы намерены осчастливить теперь? – поинтересовалась Джексон.

– Селесту Гулд, медсестру, которая ухаживала за Джеймсом Арсено.

– Слышала о такой. От нее вы ничего нового не узнаете.

– «Именно то, что, как нам кажется, мы уже знаем, часто мешает нам узнавать новое», – провозгласила Лола по‑французски. – Это слова не мои, а Клода Бернара.

– Простите?

– В общем, это значит, что моя подруга собирается взглянуть на расследование по‑новому.

– Горю желанием познакомиться с методами французской полиции, – сыронизировала Джексон.