– О господи! – я приоткрыл один глаз. – Который час?

– Ровно полдень. Вам нельзя больше спать, Калверт.

– Полдень?! Я просил разбудить меня в пять. Да знаете вы... – Идите сюда. – Он отошел к окну, я медленно опустил ноги с кровати и последовал за ним. Хатчинсон кивнул в сторону окна: – Что вы думаете об этом? Я уставился в серый непроницаемый мир за окном.

– Что я там должен увидеть, кроме чертова тумана?

– Туман.

– Вижу, – сказал я с идиотским выражением. – Это туман.

– Я слушал новости для тех, кто в море, в два часа ночи. Они обещали, что туман на рассвете рассеется. Однако чертов туман и не думает рассеиваться. Зато рассеялся туман в моих сонных мозгах. Они потопили «Нантсвилл» в ночь с понедельника на вторник, однако у них не было возможности начать работу ни в ту ночь, ни в следующую: ветер был достаточно свежий в бухте Торбея, один бог знает, что вытворял шторм вблизи Бойл‑нан‑Уам. Однако они могли начать работы прошедшей ночью, они начали работы этой ночью, потому что водолазного бота не было в эллинге Даб‑Сгейра. Бронированная камера на «Нантсвилле» старого образца, как утверждают владельцы судна, можно вскрыть ее автогенам за пару часов. За прошлую ночь, работая втроем без перерыва, они могли поднять на поверхность довольно много золота – но черт побери меня совсем, если они могли поднять все. Все восемнадцать тони. Я занимался подъемом затонувших кораблей до того, как меня нанял дядюшка Артур, так что я представляю, сколько там работы. Им нужна была еще одна ночь, чтобы закончить. Они должны были дожидаться захода солнца, чтобы мы не обнаружили их. Но с таким же успехом они могли работать и в такой туман, как сейчас. Это куда лучше, чем дожидаться ночи.

– Дайте знать дядюшке Артуру. Скажите, что мы выходим. На «Файркресте».

– Он тоже захочет пойти.

– Он захочет остаться. Он знает, черт побери, что должен остаться. Скажите ему: Бойл‑нан‑Уам.

– Разве не Даб‑Сгейр?

– Вы же знаете, что мы не можем пойти туда до полуночи.

– Я забыл, – медленно проговорил Хатчинсон. – Мы не можем пойти туда до полуночи.

Бойл‑нан‑Уам не заботился об упрочения своей жуткой репутации. Нынче в полдень вода тут была неподвижна, и только легкая зыбь набегала с юго‑запада. Мы перевели дизель на подводный выхлоп, и даже в рулевой рубке почти не слышен был мерный рокот нашего двигателя. Даже если открыть дверь рубки, звук не становился намного слышнее. Но мы держала дверь рубки открытой не для того чтобы прислушиваться к собственному двигателю.

Тим Хатчинсон внимательно следил за показаниями глубиномера.

– Вы уверены, что нам нужно идти вдоль этого выступа с глубиной четырнадцать саженей, Калверт?

– Уверен. Нам нужна именно эта глубина. На отметке семь саженей здесь прекрасное ровное дно, но семи саженей мало, чтобы скрыть надстройки и мачты сухогруза. От семи до четырнадцати саженей идет резкий спуск. А после четырнадцати обрыв, я там уже везде тридцать пять саженей. Чтобы работать на такой глубине нужно специальное оборудование.

– Уж больно узкий этот выступ, – проворчал он. – Меньше кабельтова. Надо ухитриться точно уложить корабль на дно и не промазать...

Хатчинсон перевел ручку газа на нейтраль и вышел на палубу. Мы дрейфовали сквозь опаловую гущу тумана. Тихое урчание дизеля только подчеркивало мертвую тишину вокруг. Хатчинсон вернулся в рубку.

– Боюсь, что вы правы. Я слышу звук мотора.

Я прислушался – и вскоре различил отчетливый звук работающего компрессора.

– Чего же вы боитесь?

– Сами знаете – чего.