Изменить размер шрифта - +
- Но зачем я здесь?
     Впрочем, нет! Не говорите. Лучше молчите. Дайте мне...
     Он сидел молча, протирая глаза. Ему подали второй стакан розоватой жидкости. Выпив, Грэхэм почувствовал себя бодрее. Он разрыдался, и слезы

принесли ему облегчение.
     Взглянув на их лица, он вдруг засмеялся сквозь слезы почти безумным смехом.
     - Две-сти лет, две-сти лет! - повторял он.
     Лицо его исказила истерическая гримаса, и он снова закрыл глаза руками.
     Потом он успокоился. Руки его бессильно повисли. Он сидел почти в той же позе, как при встрече с Избистером у пентаргенских скал. Вдруг его

внимание было привлечено чьим-то громким, властным голосом и звуком приближающихся шагов.
     - Что вы тут делаете? Почему меня не уведомили? Ведь вам было приказано! Виноватый будет отвечать. Ему нужен покой. Закрыты ли у вас двери?

Все до последней? Ему нужен абсолютный покой. С ним нельзя разговаривать. Говорили ему что-нибудь?
     Человек с русой бородой что-то ответил. Грэхэм, глядя через плечо, увидел приближающегося мужчину небольшого роста, толстого, безбородого,

с орлиным носом, с бычьей шеей и тяжелым подбородком. Густые черные брови, почти сходящиеся на переносье, щетинились над глубоко посаженными

серыми глазами и придавали лицу мрачное, зловещее выражение. На мгновение он нахмурил брови, глядя на Грэхэма, но сейчас же отвел взгляд и,

обратившись к человеку с русой бородой, раздраженно сказал:
     - Пусть удалятся.
     - Удалятся? - спросил рыжебородый.
     - Конечно. Но, смотрите, закройте двери.
     Двое незнакомцев повиновались и, взглянув в последний раз на Грэхэма, повернулись уходить, но, вместо того чтобы выйти под арку,

направились к противоположной стене. Затем произошло нечто странное: часть, по-видимому, совершенно глухой стены с треском раздвинулась и,

свиваясь наподобие жалюзи, поднялась вверх и опустилась за ушедшими. Грэхэм остался наедине с новоприбывшим и с русобородым человеком в

пурпуровом одеянии.
     Некоторое время толстяк не обращал на Грэхэма ни малейшего внимания, он расспрашивал русобородого, который был, очевидно, его подчиненным;

казалось, он требовал отчета в каком-то поручении. Говорил он очень отчетливо, но смысл его слов остался для Грэхэма неясен. Очевидно,

пробуждение Грэхэма вызывало в нем не удивление, а скорее досаду и тревогу. Заметно было, что он глубоко взволнован.
     - Вы не должны смущать его подобными рассказами, - несколько раз повторял он. - Не надо смущать его.
     Получив ответы на все свои вопросы, он быстро обернулся и, с любопытством взглянув на Грэхэма, спросил:
     - Вас это удивляет?
     - Очень!
     - Все окружающее кажется вам странным?
     - Надо привыкать. Ведь мне, вероятно, придется жить.
     - Думаю, что так.
     - Прежде всего не дадите ли вы мне какую-нибудь одежду?
     - Сейчас, - сказал толстяк, и русобородый, поймав его взгляд, тут же удалился. - Сейчас получите одежду.
     - Правда ли, что я проспал двести лет? - спросил Грэхэм.
     - Они уже успели разболтать вам об этом? Двести три года - это будет точнее.
     Грэхэм поднял брови и стиснул зубы, стараясь примириться с неоспоримым фактом.
Быстрый переход