Костя перевел, и вождь распластался перед Дрейком и Константином, точно они были боги. Произошло то, что Константин уже не раз наблюдал в Московии — гадостность человеческая везде одинакова, даже в Африке. Сперва подданные целовали ноги вождю, затем он и сам стал пресмыкаться перед высшими. Я — барин, ты — дурак, ты — барин, я — дурак…

— Я полагаю, нужно предложить ему, чтобы он сегодня устроил в деревне праздник и пригласил на него вождей соседних племен, — сказал Дрейку Костя. — Разве худо вам будет получить больше товара? В этой деревне больше ста пятидесяти человек вряд ли живет, так не будет же он продавать всех своих подданных! Кто для него будет фрукты рвать, воевать с соседями, обрабатывать землю. Нужны вожди пяти, а то и больше племен.

— И опять вы правы, сэр, — немного подумав, сказал адмирал. — Только, боюсь, этот Кунду-туре жаден, ему все хочется заиметь.

— Пообещаем ему большую часть безделушек и водки, и он будет доволен. Зато какой крепкий союз племен мы поможем ему скрепить!

— Вы большой дипломат, сэр! — улыбнулся Дрейк своей разбойничьей улыбкой. — Переводите! Ну просто небо мне вас послало. А мне-то было приказано вас утопить.

— Утопили бы вы свою удачу, сэр.

— Это точно!

Кунду-туре в знак почтения к белым вставать с живота напрочь отказался, а поэтому предложение о всеобщем празднике выслушал лежа. Но, похоже, даже в этом неудобном положении каждое слово достигало сознания царька. Когда Константин с пятого на десятое объяснил все, что хотел, вождь ловко вскочил на ноги и, размахивая руками, заговорил так быстро и энергично, что понять его было бы почти невозможно и знатоку негрского наречия. Но не Косте, который читал этого ничтожного человечишку, словно открытую книгу.

— Не хочет Куду-туре приглашать в свою деревню соседей. Говорит, что все они не любят его. Так зачем же ему делиться богатством?

И Костя показал на безделушки.

— Да объясните вы этому людоеду, что на всех, на всех хватит! — раздраженно заговорил Дрейк. — А если будет ерепениться и выкрутасничать, то мы и это у него заберем. И отдадим соседям.

Когда Костя перевел слова Дрейка, случилось и вовсе нечто невероятное. Кунду-туре состроил плаксивую рожу, слезы градом полились из его глаз, он заревел коровой, упал на колени, обхватил оба бочонка руками им стал поочередно их целовать, потом с очень огорченным лицом поднялся и что-то проговорил.

— Великий вождь Кунду-туре считает, что если уж нет иного средства владеть таким богатством, то он будет звать в гости шестерых вождей соседних деревень. Только пусть ему за это дадут еще по бочке тех и других даров, а сейчас разрешат налить еще кружку напитка белых вождей.

— Что ж, ваша дипломатия, сэр, одержала верх над этим людоедом, — весело заметил Дрейк. — Так и быть, плесните ему еще чуток, а то напьется, как скотина, а вечером эти вожди тут передерутся. Хорошо, собственно на подарки вождям у меня блестящего барахла найдется, но ведь надо еще на торг оставить. Говорите, в деревне приблизительно сто пятьдесят человек? Ладно, пятьдесят черных я у него обязательно куплю — подарю ему зеркальце. Он с ума сойдет от счастья. Да с шести других деревень тоже нужно человек по пятьдесят в трюмы запихать. Триста невольников! Если по двадцать соверенов за каждую черную душу, то шесть тысяч золотых — это очень даже неплохо за одну экспедицию, как полагаете, старина? Вы только не волнуйтесь, и вам перепадет! Вы мне так помогли…

Дрейк настоял на том, чтобы вождь немедленно послал гонцов в соседние деревни и при отправке вытащил из кармана и вручил каждому для передаче вождям по крупному брильянту (из стекла самой чистой пробы).