Но теперь следовало ковать железо, пока оно горячо. Константин продолжал:

— Не надо так зло смотреть на этого человека — он все поймет. Ты должен вызвать во двор по одному каждого из вождей и сообщить им эту неприятную весть. Еще есть время спасти всех людей, если будут посланы по деревням гонцы, а к утру сюда явятся ваши лучшие воины — с луками, копьями, палицами. Не нужно убивать белых людей — их следует только прогнать на их корабли, чтобы они поскорее вышли в море.

Негр оказался понятливее, чем мог предположить о нем Костя. Немного посидев, он и в самом деле стал выводить с собой по одному из вождей. Второй выводил рядом сидящего, а третий — четвертого. А Дрейк ничего не замечал, ему казалось, что все так и должно быть.

Костя еще более удивился, когда все эти люди, знающие о происках сидящего с ними рядом человека и тоже, пьющего джин, ничем не выдали своего знания ему, не были хмуры, не бросали косые взгляды, принимали из его рук чашечки с джином. Они даже кланялись, вели себя тонко, умно, осторожно, как настоящие европейцы. Да куда там! Многие европейцы, узнав о таких происках, или бы наговорили «опасному» лицу много пакостей в лицо, а то и прогнали бы его, сильно попортив лицо.

Константин в первый раз посмотрел на вождей с некоторым уважением. Здесь царствовала деликатность. Впрочем, возможно, дело было в каком-то законе или табу насчет того, что гостя в своем доме ни в коем случае нельзя обидеть. Иначе навредишь себе же…

Между тем, стояла уже глубокая ночь. Дрейк начал клевать носом, откровенно скучая. На лужайке все еще раздавались веселые повизгивания негритянок, с которыми, как видно, флиртовали матросы. Но деревня постепенно засыпала.

А вдруг вожди решили не следовать совету второго белого? Но нет, тогда бы Костя почувствовал это. Дело тут, скорее всего, в другом…

— Где бы здесь соснуть? — проговорил, потягиваясь, адмирал. Когда Костя перевел его пожелание хозяину, тот приказал слуге отвести его в одну из хижин. Константина вскоре отвели в другую. Он улегся на каких-то мягких листьях, пахнущих истинной Африкой — пряной, зовущей, дурманящей. А потом прошуршали пальмовые ветви, прикрывавшие вход, и к нему прижалось что-то гладкое и прохладное. Тонкая, как ветвь, рука обвила его за шею.

…Проснулись от диких криков, наполнявших всю деревеньку. Костя, раздвинув листья, заменявшие дверь, увидел не менее двухсот воинов в боевой раскраске, с копьями и щитами. Они с воплями гнались за матросами Дрейка, которые и не думали защищаться. Некоторые воины заглядывали в хижины, и оттуда, ошалело крича, выскакивали матросы. Иные были совсем лишены и штанов, и портков. Все бежали в сторону тропы, ведущей к берегу.

Ночная подруга Кости, поняв в чем дело, знаками, думая, что он не знает ни слова на местном наречии, заставила его забиться в угол хижины, закидала листвой и сама навалилась на него, закрывая всем телом. Константин, сам сотворивший это «изгнание торговцев из рая», думал, что ему нужно тоже бежать к кораблю. Он не видел, что один из воинов, на мгновенье раздвинул листья входа, коротко спросил:

— Чужаки есть?

— Нет, — отвечала подруга Кости.

И листья, прошуршав, сомкнулись.

Скоро в деревне была полная тишина. Зато некоторое время спустя минут прогрохотал выстрел, за ним второй и третий. Это адмирал Дрейк решил отплатить туземцам за их черную неблагодарность и негостеприимство. Экспедиция оказалась сорванной. Все запасы безделушек и джина перекочевали во владения «людоедов». Костя слышал, как ломали стволы деревьев и сучья летевшие ядра.