— Да вы богохульствуете! — строго сказал Филипп. — Как же можно Божье предустановление изменить?

— Если бы человек всю свою историю находился в подчинении у Бога, тогда как можно допустить все человеческие кровавые бесчинства, войны, идущие одна за другой, реки крови, убиение младенцев, зло и прочее? Это тоже Бог предустановил? И пушки с порохом тоже Бог придумал? Тогда вы, ваше величество, такого Бога себе представили, который похож не на доброго созиждителя, а на злого тигра, жрущего своих детей. Разве таков Бог? Это человек творит историю, а Бог мне лишь подсказывает, что может случиться в будущем. Наше же право это будущее исправить!

Филипп помолчал. Нахмурясь, перемалывал слова Константина, прикидывая, отправить ли этого еретика на милосердную казнь без пролития крови, или же он еще окажется полезен. Потом король спросил:

— Ну и кто же факты истории исправлять пойдет? Кто из темницы вызволит Марию?

— Я вызволю! — твердо сказал Костя. — Я воевал, я многое умею. Да и смелости мне достанет. Я смогу усыпить стражей и даже на расстоянии приказать кому-то сделать то, что мне угодно. Конечно, если это позволит мне Бог. Я пройду через сто дверей, но выведу Марию, а на ее место посажу девицу, сходную по внешности с Марией.

Монарх слушал Костю с некоторым недоверием. Потом, снова едва заметно улыбнулся, он сказал:

— Я на веру многое принимать не люблю. Докажите мне сейчас же свою способность усыплять людей одним прикосновеньем пальца, и тогда мы с вами заключим договор…

— С радостью исполню ваше приказание, ваше величество, — улыбнулся Костя. — Только вам придется встать.

Филипп поднялся. Константин медленно подошел к королю, пристально глядя ему в глаза, потом рукою сделал плавное движение возле его уха, а после легонько коснулся указательным и безымянным пальцем правой руки его лба, тихо сказав при этом:

— Вы — спите.

Веки государя медленно закрылись, лицо стало еще более напряженным, и Костя приказал ему:

— Подойдите к стене, где висит картина с изображением морей.

Король безропотно подошел к стене, встал напротив небольшой картины.

— Теперь снимите ее со стены.

Филипп покорно снял картину и так и остался стоять с ней в руках.

— Теперь подойдите к клавесину и выпустите, наконец, кошек, — приказал Константин.

Это заняло довольно долгое время, причем кошки, с мявом вырвавшиеся на свободу, постарались оцарапать руки своего тюремщика.

Когда король остановился там, где и стоял, Костя прикоснулся к его лбу опять и приказал:

— Ваше величество, возьмите снова картину. И проснитесь.

Филипп вначале оторопело обводил глазами комнату, потом увидел картину у себя в руках, спросил испуганно и оторопело:

— Где я был? Почему эта картина у меня в руках? У меня на руках кровь…

— Это кошки, ваше величество. Вы выпустили их.

— И клавесин… Кошки… Они разбежались по всему дворцу, теперь их будет не собрать. Как больно!

— Вы находились во сне, но слышали мои слова. А вот клавесин… Должно быть, вам так пожелалось во время сна, ваше величество. Рискну предположить, что это развлечение вам просто надоело.

На сей раз небольшая ложь была полезна. Заодно король решит, что даже во сне оставался хозяином самому себе.

— Дайте мне картину, ваше величество, я повешу ее на место.