Затем перед его глазами возник другой прекрасный город. Кентон понял, что это Вавилон во всей его красе и мощи. Перед его взором возник другой зиккурат, а в нем – тайный алтарь Набу, на котором стоял камень.

Быстро проносились перед ним картины сражений и побед, триумфов и катастроф, того, как город и храм были потеряны, обретены вновь и вновь потеряны, разрушены, чтобы быть отстроенными заново.

Потом боги покинули их. А затем и люди покинули их, и вступила в свои права пустыня, поглощая развалины.

И наконец они были забыты.

На Кентона налетел водоворот образов, серых, сливающихся воедино. Когда он смог что-то разглядеть, он увидел людей, проводящих раскопки на месте Вавилона. Он узнал Форсита среди них! Он видел, как извлекли из земли камень, как его унесли высокие арабы, как его положили на тележку, влекомую лошадьми, как его погрузили на корабль, плывущий по знакомым морям, как его доставили в его собственный дом… Он видел самого себя и то, как он освободил корабль! И вот он снова глядел во мглистые глаза.

– Рассуди! – пропели струны арф.

– Не сейчас! – прошептал холодный голос.

Кентон вновь узрел невообразимое пространство, где боролись свет и тьма. Но теперь оно полнилось яркими огоньками, подобными тем, которые горели в груди жрицы Иштар и жреца бога смерти, видел бесконечность внутри каждого из них. Они виднелись сквозь тени, и их свет разгонял тьму, зажигая в ней множество других огоньков. Кентон видел, что без этих огоньков не было бы и самого света!

Он видел корабль, будто тот летел в том же самом пространстве. И, глядя на это судно, он заметил, как густая тень окутала его. В мгновение ока лучи света метнулись ей навстречу. Они сражались друг с другом. Корабль находился в центре бури ненависти и ярости, и ее волны кругами разносились по пространству. Когда же эти волны достигали границы тьмы, та густела, будто питалась ими, а когда они касались границы света, он тускнел и тревожно колебались огоньки.

– Рассуди! – раздался шепот Набу, и в его голосе слышался холод.

И в этом сне – если то был сон – Кентону предстояло принять нелегкое решение. Непросто спорить с могущественной Иштар, богиней, ведь в этом чуждом мире, без сомнения, Иштар и была то ли богиней, то ли неким иным созданием, наделенным силой богини. Разве Кентон не молился Иштар? Разве не отвечала она на его молитвы? Да, но молился он и Набу, а Набу был покровителем истины…

Мысли в его сознании оформились в слова – слова его родного наречия, и Кентон заговорил так, как говорил бы в своем мире.

– Если бы я был богом, – не рисуясь, сказал он, – и сотворил живых существ, созданий, наделенных даром жизни, мужчин и женщин или кого-то иного, то я не стал бы делать их несовершенными, чтобы из-за предопределенного мною несовершенства они нарушали мои законы. Я не поступил бы так, будь я всемогущим и всеведущим, а ведь все боги и богини именно таковы. Конечно, все было бы иначе, если бы я создавал таких существ для забавы, чтобы играть с ними. Но если бы я знал, что сам создал их несовершенными и потому они поступают дурно, я подумал бы, что я в ответе за их проступки, ведь это я, всемогущий и всеведущий, мог бы создать их совершенными, но не создал.