|
Такое имя мне дали, говорю. – Вас, видимо, называют Ферди, сокращенно, или Ферд? Нет, всегда только Фердинанд. – Послушайте, Фердинанд, я не знаю, что вы нашли во мне, почему полюбили. Может быть, и я могла бы полюбить вас. Но не здесь же. Я... – Казалось, она не знает, что сказать, это было совсем для нее необычно. – Я люблю мягких, добрых людей. Но я никак не смогла бы полюбить вас в этом подвале. Не только вас, никого другого. Никогда. Я говорю, я ведь просто хочу узнать вас получше. Она присела на край комода, внимательно следила, какое впечатление производят ее слова. В мою душу закралось подозрение. Я понял – это проверка. – Кто же похищает людей, чтобы узнать их получше? Я очень хочу узнать вас получше. В Лондоне у меня не было бы такой возможности. Я ведь не очень умный и всякое такое. Не вашего уровня. В гробу вы видали таких, как я, там, в вашем Лондоне. – Это несправедливо. Я ведь не сноб. Я сама снобов терпеть не могу. Никогда не сужу по первому впечатлению. Это я не про вас, говорю. – Ненавижу снобизм, – говорит, прямо с яростью какой то. У нее была манера некоторые слова с силой выговаривать, с нажимом. – У меня в Лондоне есть друзья из – ну, как это говорится – из рабочих, то есть из семей рабочих. Мы просто не придаем этому значения. Ну да, вроде Питера Кэйтсби, говорю. (Это тот парень со спортивной машиной.) – Питер? Да я его не видела уже целую вечность. Он просто богатый балбес и мещанин к тому же. А я прямо как сейчас вижу: шикарный спортивный автомобиль и она туда садится. Не мог ей поверить. – Наверное, про меня уже есть в газетах. Не читал. – Вас могут посадить надолго. Стоит того, отвечаю, даже если пожизненно. – Я обещаю, я клянусь вам, если вы меня отпустите, я никому не скажу. Я придумаю что нибудь, как нибудь всем объясню. Устрою так, что мы будем часто видеться, сколько вы захотите, в любое время, когда нет занятий, никто ничего не будет знать, только вы и я. Не могу, отвечаю. Не теперь. Чувствовал себя, вроде я – какой то жестокий деспот, так она умоляла. – Если вы меня теперь отпустите, я смогу восхищаться вами. Думать, ведь я была целиком в его власти, но он великодушен и повел себя как истинный джентльмен. Не могу, говорю. И не просите. Пожалуйста, не просите об этом. – Я думаю, такого человека, как вы, интересно узнать поближе. – И сидит очень прямо на краю комода, смотрит пристально. Мне надо идти, говорю. И бросился прочь, так заторопился, что запнулся о верхнюю ступеньку. Она спрыгнула с комода и стоит, смотрит вверх на меня, лицо такое странное. – Ну, пожалуйста, – говорит. Мягко так, по хорошему. Трудно было устоять. Знаете, на что это все было похоже, вроде охотишься за бабочкой, за нужным экземпляром, а сачка у тебя нет, и приходится брать двумя пальцами, указательным и средним (а у меня это всегда здорово получалось), подходишь медленно медленно сзади, и вот она у тебя в пальцах, и тут нужно зажать торакс, перекрыть дыхание, и она забьется, забьется... Это не так просто, как бывает, когда усыпляешь их в морилке с эфиром или еще чем. А с ней было в сто раз трудней – ее то я не собирался убивать, вовсе этого не хотел. Она часто распространялась о том, как презирает классовые барьеры, но меня так просто не проведешь. Людей выдает не то, что они говорят, а как говорят. Посмотреть только, как она себя ведет, и сразу видно, как воспитана, где выросла. Никакого жеманства, фу ты ну ты, как у других, в ней не было, но все равно все вылезало наружу. Стоило только мне сделать что не так или не так сказать, сразу саркастический тон, нетерпимость. Да перестаньте вы думать о классовых барьерах, скажет. Как богач советует бедняку перестать думать о деньгах. |
