|
Да, я буду по нему скучать. Скучать до остервенения. Ох, как я буду по нему скучать! — Больше, чем скучала по мне, когда я уезжал в Нью-Йорк? — Ты же хотел вернуться. По крайней мере ты так говорил. Теперь я не уверена, что ты этого хотел. Я взял два стакана виски и поднялся наверх. На площадке я сообразил, что не знаю, где комната Джонса. Я позвал тихонько, чтобы не услышали слуги: — Джонс! Джонс! — Я здесь. Я толкнул дверь и вошел. Он сидел на кровати совершенно одетый, даже в резиновых сапогах. — Я услышал ваш голос, — сказал он, — оттуда, снизу. Значит, час настал, старик. — Да. Нате выпейте. — Не помешает. Он скорчил гримасу. — У меня в машине есть еще бутылка. — Я уже сложил вещи, — сказал он. — Луис одолжил мне рюкзак. — Он перечислил свои пожитки, загибая пальцы: — Запасная пара туфель, еще одна пара брюк. Две пары носков. Рубашка. Да, и погребец. На счастье. Понимаете, мне его подарили... Он споткнулся на полуслове. Может быть, вспомнил, что тут он сказал мне правду. — Вы, видно, рассчитываете, что война продлится недолго, — сказал я, чтобы замять разговор. — Я должен иметь не больше поклажи, чем мои люди. Дайте срок, и я налажу снабжение. — Впервые он заговорил, как настоящий военный, и я чуть не подумал, что зря на него наговаривал. — Вот тут вы сможете нам помочь, старик, когда я налажу курьерскую службу. — Давайте лучше подумаем о более неотложных делах. Прежде надо доехать. — Я страшно вам благодарен. — Его слова снова меня удивили. — Ведь мне здорово повезло, правда? Конечно, мне до чертиков страшно. Я этого не отрицаю. Мы молча сидели рядом, потягивая виски и прислушиваясь к раскатам грома, от которых дрожала крыша. Я был настолько уверен, что в последний момент Джонс станет увиливать, что даже растерялся; решимость проявил Джонс: — Ели мы хотим выбраться отсюда, пока не кончилась гроза, нам пора. С вашего разрешения, я попрощаюсь с моей милой хозяйкой. Когда он вернулся, у него был вымазан губной помадой уголок рта: трудно было понять, то ли от неловкого поцелуя в губы, то ли от неловкого поцелуя в щеку. — Полицейские распивают ром на кухне, — сообщил он. — Давайте двинем. Марта отперла нам парадную дверь. — Идите вперед, — сказал я Джонсу, пытаясь снова взять в свои руки власть. — Пригнитесь пониже, чтобы вас не было видно в ветровое стекло. Мы оба промокли до нитки, как только вышли за дверь. Я повернулся, чтобы попрощаться с Мартой, но даже тут не смог удержаться от вопроса: — Ты все еще плачешь? — Нет, — сказала она, — это дождь. — И я увидел, что она говорит правду: дождь струился у нее по щекам, так же как и по стене, за ее спиной. — Чего ты ждешь? — Разве я меньше заслуживаю поцелуя, чем Джонс? — спросил я, и она приложилась губами к моей щеке: поцелуй был холодный, равнодушный, и я это почувствовал. Я сказал с упреком: — Я ведь тоже подвергаюсь опасности. — Но мне не нравятся твои побуждения, — сказала она. Словно кто-то ненавистный заговорил вместо меня, прежде чем я успел заставить его замолчать: — Ты спала с Джонсом? Я пожалел об этих словах, прежде чем успел докончить фразу. Если бы грянувший раскат грома заглушил мой вопрос, я был бы рад и ни за что бы его не повторил. |
