|
Она стояла, прижавшись спиной к двери, словно перед расстрелом, и я почему-то подумал о том, как держался ее отец перед казнью. Бросил ли он вызов своим судьям с эшафота? И были ли на его лице презрение и гнев? — Ты столько раз меня об атом спрашивал, — сказала она, — каждый раз, когда мы встречались. Ладно. Я отвечу тебе: да, да. Ты ведь этого ждешь, правда? Да. Я спала с Джонсом. Хуже всего, что я не совсем ей поверил. В окнах у матушки Катрин не было света, когда мы, свернув на Южное шоссе, проезжали мимо поворота к ее публичному дому, а может, его просто не было видно сквозь пелену дождя. Я ехал наугад, словно мне завязали глаза, со скоростью не больше двадцати миль в час; а это была еще легкая часть дороги. Ее построили по хваленому пятилетнему плану с помощью американских инженеров, но американцы вернулись домой, и бетонное шоссе обрывалось в семи милях от Порт-о-Пренса. Там я рассчитывал наткнуться на заставу, однако, когда мои фары осветили пустой вездеход, стоявший у лачуги милиционера, я испугался: это означало, что здесь были и тонтон-макуты. Я даже не успел прибавить ходу, но никто не вышел из лачуги — если там и были тонтон-макуты, им тоже не хотелось мокнуть. Я прислушивался к звукам погони, но в ушах у меня только барабанил дождь. Знаменитое шоссе превратилось в проселочную дорогу; нас швыряло по камням, мы бултыхались в стоячие лужи, и наша скорость теперь не превышала восьми миль. Больше часа проехали в молчании: тряска не давала сказать ни слова. Камень ударил в дно машины, и я на секунду подумал, что сломалась ось. Джонс спросил: — Где у вас виски? Он нашел бутылку, отхлебнул и протянул виски мне. Я на миг ослабил внимание, машина скользнула вбок, и задние колеса застряли в жидкой глине. Нам пришлось двадцать минут попотеть, прежде чем мы двинулись дальше. — Мы поспеем на свидание вовремя? — спросил Джонс. — Сомневаюсь. Возможно, что вам придется прятаться до завтрашнего вечера. Я на всякий случай захватил для вас бутерброды. Он хмыкнул. — Вот это жизнь, — сказал он. — Я часто мечтал о чем-нибудь этаком. — А я-то думал, что вы всегда вели такую жизнь. Он замолчал, словно поняв, что проговорился. Внезапно, безо всякий видимой причины, дорога стала лучше. Дождь быстро стихал; я надеялся, что он не кончится, прежде чем мы проедем следующий полицейский пост. Дальше не предвиделось никаких препятствий до самого кладбища по эту сторону Акена. — А что Марта? — спросил я. — Какие у вас были отношения с Мартой? — Она замечательная женщина, — уклончиво ответил он. — Мне казалось, что вы ей нравитесь. Изредка я различал между пальмами полоску моря, как вспышку зажженной спички, это было дурным признаком; погода явно прояснялась. Джонс сказал: — У нас с ней сразу все пошло как по маслу. — Мне иногда даже было завидно, но, может, она не в вашем вкусе? Я будто сдирал повязку с раны: чем медленнее стягиваешь, тем дольше длится боль, но у меня не хватало мужества сорвать бинт сразу, к тому же мне приходилось неотрывно следить за дорогой. — Старик, — изрек Джонс, — я не привередлив, но эта — просто пальчики оближешь! — Вы знаете, что она немка? — Эти фрейлейн — стреляные птицы... — Вроде Тин-Тин? — спросил я с безразличием любознательного человека. — Совсем другой класс, старик. Мы были как два молодых медика, хвастающих своей первой практикой. |
