-  Я не боюсь! - вспыхнул он. - Я пошел с вами по доброй воле.

    -  Как и я. Но, в конце концов, Конан - мой повелитель, пока он… пока он и Митра того хотят. С тобой все обстоит иначе. Тебя никто не счел бы трусом, если бы ты вместо этого отправился с моим отцом, как это сделали Сакумба и его люди, и твоя помощь была бы ему так же кстати, как и Конану.

    -  Только ради добычи поехал с ним Сакумба! Ты хочешь поставить меня на одну доску с этим дикарем?

    -  Я думаю, что в его сердце живет нечто большее, чем просто жадность, Фалко. Думаю, любовь к Бэлит - вот что можно там найти, и воспоминание о ее родителях, так же как желание отомстить стигийцам за вероломное нападение. - Дарис остановилась. - А ты последовал за Конаном, потому что в глубине своего сердца тоже считаешь его своим повелителем, за которого ты с радостью отдал бы свою жизнь. Разве я не права?

    Руки Фалко, сжимавшие поводья, стиснули их так, что косточки побелели, однако он не ответил.

    -  И все же каждый день что-то гнетет тебя больше и больше, - проговорила Дарис. - Почему? Если бы ты доверился своим друзьям, они, возможно, могли бы тебе помочь.

    -  О, у Конана довольно забот, - вырвалось у юноши. - А тайянцев я почти не знаю.

    -  Ты знаешь меня, - сказала Дарис и сжала его руку. - Нашему знакомству не так много времени, но после того, что мы пережили вместе, оно должно стать глубже, чем иная дружба. Ты не хочешь открыть мне сердце? Ведь когда душа со всех сторон окружена тенями, позвать на помощь друга - это почти то же самое, что крикнуть о помощи, когда со всех сторон теснят вражеские клинки.

    Взволнованный ее участием, он решился:

    -  Так ведь ты сама и есть причина!

    Ее темные глаза расширились, хотя на бронзовом лице показалось скорее сочувствие, чем удивление.

    -  Как так? - спросила она. - Я вовсе без намерения спросила, клянусь.

    -  О, я… ты… - Гордость и потребность высказаться боролись в нем. Его щеки, загоревшие под палящим солнцем, покраснели еще сильнее. - Ну хорошо, - сказал он наконец, избегая ее взгляда. - Ты пошла с нами, единственная женщина в отряде, и все ради Конана. Я не могу не видеть, как твой взгляд все время обращается на него и замирает, как часто ты находишь повод поговорить с ним, как бы ни был он занят с тех пор, как мы оказались в этой дьявольской стране. О, я вовсе не ревнив, но ты прекрасная женщина, Дарис, и - и ты напоминаешь мне Сенуфер, которая тоскует по мне в Кеми, в то время как я тоже жажду ее… - Он бессильно сжал кулак на луке седла. - Слишком часто вижу я ее перед собой, и слишком живой предстает она моему взору. По ночам я не могу спать, а целый день проходит передо мной в мечтаниях. И все время слышу я ее милый голос, шепчущий мое имя, пока я не начинаю дрожать, как арфа на ветру, - Сенуфер, Сенуфер, Сенуфер…

    Он глубоко вздохнул и попытался успокоиться.

    -  Мне очень жаль, - он глотнул, - я не то сказал. Ты вовсе не виновата, Дарис, но я тоскую по ней так сильно - сильнее, чем ты можешь представить.

    Он не заметил, что в ней тоже происходит внутренняя борьба, и она очень быстро вновь взяла себя в руки. Она направила лошадь к нему поближе, пока их колени не соприкоснулись, затем положила ладонь ему на плечо и мягко сказала:

    -  Благодарю, Фалко. Теперь я немного понимаю - по крайней мере, знаю, что тебя мучает.