|
— Надо бы в подвал,сказал я. —Там твоя хозяйка. Не могу я видеть чужих. В такую минуту приходит нежность ответственности, и ты забываешь, что ты — только любовник, не отвечающий ни за что. Я сказал: — Может, ее и нет Пойду посмотрю. — Не ходи,сказала Сара.Пожалуйста, не ходи. — Я на минутку. Мы говорили так, хотя и знали, что минутка может обратиться в вечность. Я надел халат, взял фонарик. Он не был мне нужен, небо уже посерело, и я видел в полумраке Сарино лицо. Она сказала: — Ты поскорей. Сбегая по ступенькам, я услышал жужжание, потом наступила тишина. Мы еще не знали, что это самое опасное, тут надо быстро ложиться, и подальше от стекол. Взрыва я так и не слышал, а через пять секунд или через пять минут очнулся в другом мире. Я думал, что я стою, и удивился, почему так темно. Кто-то вдавливал мне в щеку холодный кулак, во рту было солоно. Сперва я ощутил только усталость, словно я долго шел. О Саре я не помнил, ничего не боялся, не сомневался, не ревновал, не испытывал ненависти — разум мой стал белым листом бумаги, на котором кто-то сейчас написал весть о радости. Я был уверен, что память вернется, а весть останется, я буду счастлив. Но память вернулась иначе. Сначала я понял, что лежу на спине, а надо мной, закрывая свет, висит входная дверь, какие-то обломки держат ее чуть повыше моего тела. Как ни странно, потом оказалось, что я весь в ссадинах, словно меня ранила ее тень. В щеку впивалась фарфоровая ручка, она и выбила два зуба. Тут я вспомнил Сару и Генри и страх, что кончится любовь. Я вылез из-под двери и отряхнулся. Я крикнул, но в подвале никого не было. Сквозь разбитую дверь я видел серый утренний свет, за порогом было как-то слишком пусто — и я понял, что исчезло большое дерево, да так, что и ствола не осталось. Довольно далеко дежурные свистели в свистки. Я пошел наверх. Первый пролет был усыпан штукатуркой, перила обваливались, но дом, по тогдашним понятиям, не слишком пострадал, удар пришелся по соседнему. У меня была распахнута дверь, я из коридора увидел Сару, скорчившуюся на полу, и подумал, что это от страха. Она была до нелепости юной, как голая девочка. Я сказал: — Рядом упало. Она быстро обернулась и испуганно воззрилась на меня. Я не знал, что халат в клочьях, весь белый от штукатурки, и волосы белые, а лицо в крови. — О Господи! — сказала она.Ты живой. — Ты как будто разочарована. Она встала и пошла туда, где лежала одежда. Я сказал: — Зачем уходить сейчас? Скоро отбой. — Мне надо идти,— сказала она. — Две бомбы не падают в одно место,сказал я машинально, ибо знал, что это просто поверье. — Ты ранен. — Два зуба выбило, вот и все. — Иди, я тебя умою. Она оделась раньше, чем я успел возразить ей,в жизни не видел женщины, которая бы так быстро одевалась,и медленно, бережно умыла меня. — Что ты делала на полу? — спросил я. — Молилась. — Кому это? — Чему-то, что, может, и есть. — Лучше бы пошла вниз. Меня пугала такая серьезность. Я хотел раздразнить Сару. — А я ходила,сказала она. Не слышал. — Там никого не было. Я тебя не видела, пока не заметила руку. Я думала, ты убит. — А ты бы проверила. — Я хотела проверить. Дверь не могла поднять. — Там был зазор. |
