|
— Мне показалось... — Я ненавижу эти ловушки. Простите, я захожу слишком далеко, но иногда я боюсь, что даже пустые, условные слова напомнят — скажем, «спасибо». Если бы я был уверен, что для моего внука слово «Бог» как слово на суахили! — У вас есть внук? — У меня нет детей,мрачно сказал он.Я вам завидую. Великий долг, великая ответственность! — О чем вы хотели его спросить? — Я хотел, чтобы он чувствовал себя как дома. Он ведь может вернуться. Столько всякого надо сказать ребенку... Как возник мир. И о смерти. Вообще, освободить от всей лжи, которой заражают в школе. — За полчаса не успеешь. — Семя посеять можно. Я коварно сказал: — Да, как в Евангелии. — Ах, и я отравлен, сам знаю. — Люди и правда приходят к вам? — Вы и не представляете,сказала мисс Смитт.Людям так нужна надежда. — Надежда? — Да,сказал Смитт.Разве вы не видите, что было бы, если бы все узнали, что есть только вот это, здешнее? Ни загробных воздаяний, ни мук, ни блаженства. — Когда та щека не была видна, лицо его становилось каким-то возвышенным. — Мы создали бы рай на земле. — Сперва надо многое объяснить,сказал я. — Показать вам мои книги? — У нас самая лучшая атеистическая библиотека на весь южный Лондон,пояснила мисс Смитт. — Меня обращать не надо. Я и сам ни во что не верю. Разве что иногда... — Это самое опасное. — Странно то, что именно тогда я надеюсь. — Гордость притворяется надеждой. Или себялюбие. — Нет, навряд ли. Это накатывает внезапно, без причин. Услышишь запах... — А! — сказал Смитт.Строение цветка, часы, часовщик... Знаю этот довод. Он устарел. Швениген опроверг его двадцать пять лет назад. Сейчас я докажу вам... — Потом. Мне надо отвести домой мальчика. Он снова протянул и убрал руку, словно отвергнутый любовник. Я вдруг подумал, сколько умирающих прогоняло его. Мне захотелось тоже дать ему надежду, но он повернулся, и я увидел только наглое, актерское лицо. Он больше нравился мне жалким, нелепым, старомодным. Теперь в моде Айер, Рассел, но я сомневался, много ли в его библиотеке логических позитивистов. Он любил воителей, а не разумных. В дверях я сказал его чистой щеке: — Вас надо познакомить с моей приятельницей, миссис Майлз. Она как раз интересуется... — и остановился. Выстрел попал в цель. Пятна побагровели (он быстро отвернулся), и я услышал голос мисс Смитт: — О Господи! Да, я причинил ему боль — но и себе. Теперь я жалел, что не промазал. На улице мальчика вырвало в канаву. Я стоял рядом и думал: «Неужели он ее потерял? Неужели этому нет конца? Что ж мне, искать Y?» Паркие сказал: —Это было совсем просто, сэр. Пришло столько народу, миссис Майлз думала, я из его сослуживцев, а он — что я из ее друзей. — Хорошо там было? — спросил я, вспомнив снова, как я в первый раз был у них и как целовала она кого-то в передней. — Прекрасный прием, сэр, только миссис Майлз немножко не по себе. Очень сильно кашляет. Я слушал с удовольствием — быть может, хоть тут не целовались и не обнимались. Он положил мне на стол пакет и гордо сказал: — Служанка говорила мне, как к ней пройти. Если бы меня заметили, я бы спросил, где туалет. |
