|
— Быть может, недостаточно,сказал он. — Что ж,сказал я,если вернуться к нашей теме, переиграть уже нельзя. Потом, это вызовет толки. Вы не хотите толков, Генри? — Ни в коем случае! — В «Тайме» есть объявление. Пришлось бы писать снова. Люди замечают такие вещи. Пойдут сплетни. Вы не кто-нибудь, Генри. И телеграммы придется посылать. Многие отправили в крематорий венки. Вы понимаете... — Не совсем. — То, о чем вы просите, неразумно. — Мне кажется, мистер Бендрикс, у вас очень странная система ценностей. — Вы же не верите, что кремация не даст телу воскреснуть? — Конечно, не верю. Я свои доводы привел. Если мистеру Майлзу их недостаточно, говорить не о чем. Он встал, и только тут я увидел, как он уродлив. Сидя он хотя бы казался величественным, но у него были слишком короткие ноги. Он был маленький и словно бы отошел куда-то далеко. Генри сказал: — Если бы вы пришли чуть пораньше, отец... Прощу вас, не думайте... — Я ничего плохого не думаю о вас, мистер Майлз. — Наверное, думаете обо мне? — с вызовом спросил я. — Не беспокойтесь, мистер Бендрикс. Вы уже не можете ей повредить. Наверное, наслушавшись исповедей, легко опознать ненависть. Он протянул Генри руку, повернувшись ко мне спиной. Я хотел сказать: «Вы неправы. Не ее я ненавижу. И насчет Генри вы ошиблись. Он развратил ее, не я». Я хотел себя защитить: «Я любил ее»,но ведь, наслушавшись исповедей, они умеют различить и любовь. — Следующая — Хампстед,сказала Сильвия. — Вам надо к матери? — Я выйду на Голдерз-Грин, покажу дорогу. По вторникам я к ней не хожу. Она проводила меня до станции и хотела уйти. Я все удивлялся, зачем она так беспокоится. Никогда не видел в себе ничего, что может понравиться женщинам, а теперь — тем более. Горе и досада — как ненависть, человек становится уродливым от жалости к себе. И каким эгоистом к тому же! Я не мог стать для Сильвии учителем, я ничего не мог ей дать, но я боялся того, что меня ждет в ближайшие полчаса. Если я буду один, за мной будут шпионить, пытаясь понять, кем я был Саре, кто кого бросил. С красивой Сильвией — дело другое. — Как же я пойду, я так одета!..запротестовала она. Я видел, что она польщена. Я знал, что могу увести ее от Уотербери. Его карта бита. Если я захочу, он будет слушать Бартока один. — Мы станем сзади,сказал я.Может быть, вы просто шли мимо. — Спасибо, хоть черные,сказала она про брюки. В такси я положил ей впрок руку на колено, но дальше действовать не хотел. Труба в крематории дымилась, на посыпанных гравием дорожках полузастыли лужи. Навстречу шло много людей, с других похорон, и вид у них был такой бодрый, словно они сбежали из скучных гостей. — Вот тут,сказала Сильвия. Вы хорошо знаете эти места. — Папу хоронили, два года назад. Когда мы пришли в часовню, все расходились. Расспросы про поток сознания слишком задержали меня. Боль как-то странно, условно меня кольнула. Я так и не увидел мертвую Сару и тупо подумал, что это ее дым стлался над пригородными садами. Генри шел один, ничего не различая; он плакал и меня не заметил. Других я не знал, кроме Мэллока, тот был в цилиндре. С неудовольствием взглянув на меня, он быстро прошел мимо. Человек пять были, видимо, чиновниками. Был ли среди них Данстан? Но это не очень важно. С мужьями шли жены. Кому-кому, а им церемония понравилась, я понимал это даже по их шляпам. |
