|
Как же, ведь это я! — Вы с ним не ладите? — Он очень плохой человек,она смахнула слезы салфеткой и яростно принялась есть, вздымая вермишель.Как-то я заняла у него десять фунтов, забыла сумку. С каждым может случиться. — Конечно. — Я горжусь, что никому на свете не должна. Речь ее походила на метро, она шла кругами и петлями. Когда я пил кофе, я стал различать узловые станции: Генри плохой, она — очень честная, она любит Сару, ей не нравятся похороны. Великий Дух — и снова Генри. — Так было смешно,сказала она.Я не хотела смеяться. Никто не любил Сару, как я.Все мы всегда это думаем и сердимся, когда говорит кто-то другой.Но Генри этого не понять. Он очень холодный человек. — Какие же еще могли быть похороны? — сказал я, пытаясь перевести стрелку. — Сара католичка,сказала миссис Бертрам, взяла бокал вина и залпом выпила половину. — Ерунда,сказал я. — Она сама не знала. Тут я испугался, словно совершил продуманнейшее преступление и вдруг увидел трещину в своих замыслах. Глубокая она? Подвластна ли она времени? — Ничего не понимаю! — Она вам не говорила, что я была католичкой? — Нет. — Так, недолго. Понимаете, мой муж был против. Я его третья жена, и когда у нас все не ладилось, я говорила, что мы, собственно, не женаты. Он очень плохой человек,прибавила она. — Это вы католичка, а не Сара. Она опять хлебнула вина. — Я никогда никому не говорила. Наверное, я напилась. Напилась я, мистер Бендрикс? — Ну, что вы! Выпейте еще. Пока мы ждали вино, она пыталась вернуться на другие станции, но я не дал. — В каком смысле она католичка? — Только не говорите Генри! — Не скажу. — Мы жили в Нормандии. Сара была маленькая, два года. Муж вечно ездил в Довиль. Это он так говорил, а я знала, что он ездит к первой жене. Я очень сердилась. Мы с Сарой пошли к морю. Она все хотела присесть, но я вела ее дальше. Я ей сказала: «Сара, у нас с тобой тайна». Она уже тогда умела хранить тайны... если хотела. Да, я боялась, но ведь какая месть! — Месть? Я не совсем понимаю, миссис Бертрам. — Ну, мужу. Это не только из-за первой жены. Я же вам говорила, да, что он не любил всего этого? Он так орал, когда я ходила к мессе! Вот я и подумала, Сара будет католичка, а он ничего не узнает, если я уж совсем не рассержусь. — Вы не рассердились? — Он меня через год бросил. — Значит, вы смогли спокойно ходить к мессе? — Ну, понимаете, я ведь не так уж верю! И потом, я вышла замуж за еврея, он тоже... Все говорят, евреи добрые. Не верьте, мистер Бендрикс. Он очень плохой человек. — Что случилось у моря? — Не то чтоб у моря. Мы просто пошли по берегу. Ее я оставила у дверей, сама нашла священника. Пришлось ему солгать — так, немножко. Конечно, я все свалила на мужа. Я сказала, что он обещал перед свадьбой, а потом отказался. Я плохо говорю по-французски, это очень помогло. Когда ищешь слово, получается так искренне. В общем, он все сделал, обратно мы ехали в автобусе. — Что он сделал? — Крестил ее. — И все? — с облегчением спросил я. — Ну, это таинство... — Я уж было подумал, что Сара настоящая католичка. |
