— Ты не помнишь… — Ира подошла ко мне и уткнулась лбом в плечо. — Мы довольно дружны семьями. На прошлой неделе Яшар к нам приезжал с Элей и Джавидом, я испекла «пражский»…

Я помнил, что Джавид болел диабетом, болезнь была наследственной, к семи годам мальчик почти ослеп, к двенадцати плохо ориентировался в пространстве и умер, когда ему исполнилось четырнадцать.

— Джавид здоров, — шепнула Ира, поняв, о чём я подумал. — Яшар не удивится, если позвоню я, можешь мне поверить.

Я должен был придумать вопрос, который не навёл бы Яшара на мысль о моём умопомрачении.

— Спроси, не брал ли он на выходные ксерокопию статьи Цвикки о скрытой массе в галактиках.

Ира почему-то говорила по телефону так тихо, что, сидя на диване, я не слышал почти ни слова, только «в порядке», «хочет», «конечно».

Ира подошла и села рядом. Положила ладонь мне на колено привычным жестом.

— Нет такой работы у Цвикки, — сказала она. — Яшар удивился, что ты спрашиваешь. В прошлом месяце ты заказывал в Москве библиографию работ Цвикки и ещё одного… не запомнила фамилию.

— Бааде, — подсказал я.

— Точно. Пакет прибыл позавчера, и ты внимательно изучил текст, потому Яшар и удивился.

Ира пошла на кухню готовить ужин, а я лежал, закрыв глаза, в голове скапливалась тяжесть, будто тёмное вещество заполняло извилины. Я не мог соотнести друг с другом очевидные, казалось бы, вещи, и, в то же время, идеи, друг с другом, казалось бы, не сопоставимые, склеивались и порождали парадоксальный вывод, который нужно было запомнить, а лучше — записать, но мне не хотелось ни двигаться, ни напрягать память.

Тёмное вещество. Память. Эмуляции. Точка Омега. Мы с Ирой. Как связать?

— Расскажи, — попросил я, когда мы сели ужинать. — Как мы познакомились? Здесь.

— На третьем курсе. Ты подхватил пневмонию и оказался в Шестой больнице, а я лежала на обследовании.

— На обследовании? — спросил я с подозрением.

— У меня подозревали воспаление жёлчного пузыря, — объяснила Ира, и я кивнул: было у неё, действительно, воспаление, но не в университете, а потом, когда родилась Женечка.

— Мы как-то оказались за одним столом в больничном буфете, ели полусырую запеканку, и я сказала, что надо ею главврача накормить. Ты ответил, что…

Она помолчала. Может, думала, теперь я вспомню? Бывает такое с памятью: начнут рассказывать эпизод, о котором ничего не помнишь, и возникает картинка, часто, кстати, ложная, не воспоминание о реальном событии, а воссоздание его собственным воображением с таким количеством деталей, что и тени сомнения не вызывает: конечно, помню, так было на самом деле.

— Что я ответил? — спросил я с любопытством.

— Не помнишь? — разочарованно сказала Ира.

Я покачал головой.

— И я не помню. Что-то запоминается навсегда, а что-то, может, гораздо более значительное, выпадает. Помню, из буфета мы вышли вместе, а вечером стояли у окна в конце коридора, ты мне хотел показать созвездия, но на улице светили фонари. Ты стал тыкать пальцем в небо и говорить: тут Вега, только её не видно, а тут Альтаир, его не видно тоже, а там Кассиопея, похожая на перевёрнутую латинскую дубль вэ, и она, конечно, тоже не видна.

— Прогулка по невидимому небу, — пробормотал я.

— Да. — Ира грустно посмотрела мне в глаза. — Ты сказал: «Выйдем из больницы, поедем за город, и я покажу вам всё, что вы сейчас не увидели».

— Я так сказал? — поразился я. Я помнил себя в те годы — и в прежней жизни помнил, и в эмуляциях, что минули, как станции на пути мчавшегося поезда.