— Так и было.

— Здесь было не так. Ты сказал Яшару, что, если работу снимут, это будет нечестно, и пошёл к Айдыну…

— Айдын?

— Директор. Да, в первой жизни Гасан Сеидов, я помню, а здесь Айдын Салахов.

— Этот червяк из лаборатории тепловых процессов в металлах?

— Он самый. Ты явился к нему на приём и пригрозил, что дойдёшь до президента Академии, а если надо, до самого Алиева…

— Ага, — пробормотал я, — Алиев всё-таки на своём месте.

— …и не допустишь, чтобы научные исследования оценивали по национальному признаку.

— Так и сказал? — поразился я.

— Так и сказал. А Яшар тебя поддержал.

— И нас не погнали с работы?

— Яшар получил выговор по партийной линии, а с тебя, беспартийного, что было взять?

— Ну-ну… — Такой поступок точно был не в моём характере.

Я долго лежал молча. Почему ко мне не вернулась память? Чем эта эмуляция отличалась от прочих? Я должен был сделать что-то, поступить как-то, что-то придумать или создать. Именно я, именно мы с Ирой, именно здесь и сейчас могли изменить мир.

— Миша, — прошептала Ира мне в ухо, — о чём ты думаешь, Миша?

— Как, по-твоему, — спросил я, — мы с тобой одни такие? Кто помнит жизнь до…

Я не хотел произносить слово.

— До самой смерти? Я тоже об этом думала.

— И?

— Я ничего не понимаю в теории вероятностей.

— Это ответ?

— Ты понимаешь, что я хочу сказать.

— Да. И если вероятность мала… она ничтожно мала, если правильно то, о чём я думаю…

— А о чём ты думаешь, Миша?

Мы вернулись к первому вопросу, и теперь у меня не было причин не отвечать, тем более, что спрятавшаяся было мысль вспыхнула в сознании, как молния.

Я повернулся на бок, чтобы видеть глаза Иры, мы лежали лицом к лицу, и между нами не было расстояния. Я не верил в духовные субстанции, флюиды и прочую мистику, но точно знал, что мысли наши свободно перетекали от мозга к мозгу, и понимал, точнее, осознавал, а ещё точнее, видел если не третьим глазом, то другими органами чувств, что Ире сейчас можно сказать всё и любыми фразами, она поймёт, даже если я сам ещё не вполне понимаю, а если поймёт она, то пойму я, а если поймём мы оба…

То что?

— Как возникают идеи? — подумал-сказал я. Подумал или сказал? Не имело значения. — Фейнман говорил, что научная гипотеза — это прежде всего догадка. Потом начинаешь наводить мосты. Я хочу сказать, что догадался. Теперь навожу мосты. Наша с тобой жизнь и жизнь Вселенной — одно и то же.

Я поморщился от неуместности и выспренности сравнения. Я высмеял бы любого за такую напыщенную фразу, достойную графоманского романа. Но это была правда, как я сейчас понимал.

— Послушай, родная моя, — подумал-сказал я терпеливо. — Я знаю, что так это устроено. Когда после Большого взрыва возникла Вселенная, в ней было почти бесконечное количество энергии, которую мы называем тёмной, и небольшая примесь энергии обычной. Тёмная энергия в ничтожную долю секунды так раздула пространство, что обычная энергия остыла, возникло обычное вещество, стали формироваться первые звёзды и галактики. Но остывала и тёмная энергия, порождая тёмное вещество, обладавшее свойством почти не взаимодействовать с обычным. Тёмная энергия заставляла Вселенную ускоренно расширяться, но со временем всё большая её часть превращалась в тёмное вещество.