Очнулась только, почувствовав нахлынувшую волну озноба. Неприятное чувство, причем, особенно неприятное потому, что знакомое до дрожи.

Говорили же мне ребята, что навь нынче не стеснительная, запросто может и белым днем среди людей бродить безо всякой опаски. В конце концов, кто смотрит сейчас на тень? А если и заметит кто неладное, какoй бедолага из штатских сообразит, что к чему?

Где то тут точно нечисть затесалась – решила, поди, мальчишек послушать или ещё что.

Интересно, меня тот Игрок на Гостинку отправил, чтобы я Вебера и Твикс послушала,или все таки ради встречи с другой нечистью?

Вот только где тут навь?

Я принялась вертеть головой по сторонам, отчаянно пытаясь разглядеть среди толпы зрителей что то неправильное,то, чего не могло быть в мире людей. Но когда вокруг такая толчея, неправильного всегда больше необходимого.

И все таки удалось высмотреть кое кого, выглядящего странно даже среди восторженной толпы, которая внимала пению гоетов.

Чуть в стороне, у самого Гостиного двора, стояла молодая женщина в черном закрытом платье футляре чуть ниже колен, настолько белокожая, что ее лицо под лучами вечернего солнца сияло как жемчужина.

Любой нормальный человек в таком наряде, что больше походил для весны, уже три раза бы сварился, но на лице женщины в черном не выступило и капли пота. Темные волосы незнакомки были убраны в строгий пучок, а выражение бледного как у покойницы лица оставалось строгим словно у классной дамы или старой девы. Из образа благочестивой смиренницы, почти монашки, выбивались бордового цвета губы – как капли старой крови на снегу.

Но, как бы это ни было смешно, наиболее странным мне показался черный тяжелый зонт трость, который висел на предплечье незнакомки.

Нет, разумеется, в самом факте того, что кому то в нашем городе пришло в голову таскать в солнечную погоду зонт, не было ничего необычного (тут всегда нужно быть готовым к похолоданию и дождю), однако именно тот, что выбрала женщина в черном, был и слишком велик,и… да, он выглядел неуместным в такую погоду в таком месте среди таких людей.

И тени у странной незнакомки тоже не было, но это я подметила уже в последнюю очередь.

Еще несколько дней назад я бы бросилась прочь, на бегу вызванивая кого то из коллег, чтобы явились и спасли. А тут вдруг как озарение нашло – надо поговорить. Она ведь безымянная, не безликая. Вдруг это кто то из тех, с кем хотел связаться Ружинский?

Словом, я люто мандpажировала, но к нави все таки шла.

Нечисть в этот момент с легкой полуулыбкой повернула ко мне лицо,и оказалось, что у нее с глазами все как раз в порядке. Вполне себе обычные, до скуки заурядные зеленые очи снисхoдительно взирали на меня.

Сразу подумалось, что я стала частью чужого запутанного плана, вот только разворачиваться и бежать прочь уже поздновато. Меня увидели, оценили и ждали, что дальше.

А дальше… Дальше я, скрестив пальцы на правой руке, подoшла к женщине в черном и заговoрила первой.

– Вы же навь.

Первыми на ум пришли самые, наверное, глупые слова, которыми можно было обратиться к подобного рода существу.

Белолицая женщина передо мной улыбнулась с довольством и легкой задумчивостью, будто не только говорила со мной, но и пoстоянно прислушивалась к чему то тайному, мне совершенно неслышимому.

– Я навь. Смотрительница,   и не подумала запираться она.   А тебя прислал сюда Игрок. Забавный шаг.

Смотрительница.

Я помнила, что Ружинский говорил о ней, вроде бы он хотел заключить договор и с помощью него вызволить брата из навьего плена.

– Вы… Вас очень хочет найти один человек. То есть гоет! – тут же принялась частить я, пытаясь придумать, как вот прямо сейчас свести вместе Яныча и безымянную навь, которую начальник отдела информирования так желал встретить.