Некоторое время мы идем молча. Маша накапливает обиду и не сдерживается:

— Я видела, как к Злате приезжал боец с Донбасса. Она страшно испугалась, обманула твою маму, выманила деньги и сбежала.

— Какой еще боец?

— Раненый. На голове бинты.

— Откуда он?

— С войны, наверное. Я слышала, как про Луганск говорили.

Я озадачен. Из переписки Шмеля я знаю, что Злата ездила в Луганск для встречи с владельцем «Краскопласт» Николаем Краско. Дважды! Оба раза за деньгами на квадрокоптеры и прочую технику для подразделения сына. О результатах она отчитывалась Денису Шмелеву. Насколько я понял, бизнесмен Краско был щедр. Или его вынудили раскошелиться.

Но это в прошлом. Кто мог приехать из Луганска к Злате? Мои бойцы погибли, Николай Краско умер, в живых остался только его сын Руслан. Кстати, он получили ранение. Мог знать о Злате, раз она приезжала к его отцу. Но Русик тихий парень, с чего бы Злате его бояться?

— Маша, ты уверена, что это был боец из Луганска?

— Не знаю. Злата обокрала твою маму, могла обобрать кого-то в поезде. Тот явился за деньгами. Она и сбежала!

— А бинт на голове?

— Кипятком плеснула!

Я вынужден согласиться. Злата воровка. Она обокрала даже близких. Как ее найти?

— И в соцсетях ее нет, — бормочу я.

Озвученные мысли окончательно обижают Машу:

— А в мои ты заглядываешь?

Я спохватываюсь, думаю, как угодить Маше, и достаю телефон:

— Хочу твое фото.

— Злую и раздраженную?

— Улыбнись.

— Я не могу улыбаться по приказу!

Маша собирается уйти, я хватаю ее. Но вместо слов извинения, я обвиняю:

— Вы же со Златой подружки. Почету ты не отговорила ее от аборта?

Маша с глазами, как чайные блюдца, превращается в статую.

Я проклинаю себя, что невольно проговорился. Вырвалось то, что копилось в душе тяжким грузом после прочтения в разбитом телефоне Чеха его диалога с сестрой. А может, это к лучшему. Пора разобраться, это вымышленный разговор или настоящий.

— Кто отец? — выдыхает Маша.

Она озвучивает название рассказа. Только в названии слов вдвое меньше, а знаков вопроса больше — «Кто??»

Я опускаю взгляд:

— Какой отец, если был аборт.

— Это ты? — наседает Маша. — У тебя было со Златой. Только не ври!

— Не знаю.

— Что ты не знаешь, было или нет? Или от кого ребенок?

— Какой ребенок? Мы говорим про аборт?

— Не увиливай!

Я вспоминаю любовную сцену — Злата с Денисом. Ее глаза закрыты, а губы распахнуты. Со мною, наоборот. Ее губы стиснуты, а в открытых глазах боль и презрение.

— Это мог быть Денис.

— А мог быть ты? Злата с тобой и с ним! Одновременно или по очереди? Тебя это устраивало?

Маша сыпет обвинения с безжалостностью обманутой женщины. Я унижен, не знаю, что ответить. Моего унижения ей недостаточно, и Маша оттаптывается на сопернице:

— Так Злата же проводница! Всем улыбается и всем дает. Зря вы ее к Лупику не пустили, она сама к нему хотела.

Тут я не выдерживаю, срываюсь, рычу или кричу:

— Проводница — не означает шлюха!

Машу берет оторопь. Она замолкает, по щекам катятся слезы. Слезы касаются губ и превращаются в слова:

— А меня бы ты так защищал?

— Маша, я про другое.

— Ты всегда про другую.

Она бросает слова и уходит.