Очевидно, моя уверенность подействовала на Вадима. Он послушно начал диктовать адрес. Записав его, я велела:

— Прими что-нибудь успокоительное, ляг и постарайся заснуть. К вечеру я все выясню и буду у тебя. Хорошо?

— Хорошо, — покорно согласился Вадим. Тон его был беспомощным и одновременно доверчивым, как у ребенка. — Только… обязательно приезжай. Обязательно.

Раньше так говорила Лика. Теперь стал говорить и он.

— Да, да. — Я повесила трубку.

Затем, даже не взглянув на мать, принялась стремительно собираться. Достала из тумбочки деньги, отложенные на «черный день», положила в сумочку. Накинула в прихожей пальто и выскочила за дверь.

В больницу я доехала на машине. Долго говорила с врачом, который принимал у Лики роды. Потом мне показали малыша. Он чувствовал себя сносно, хотя и родился на месяц раньше положенного срока. Детская сестра вручила мне подробный список того, что нужно было принести уже завтра. Я дала ей тысячу рублей и попросила не спускать глаз с мальчика.

Покинув больницу, я помчалась по магазинам. Накупила всего необходимого, снова поймала машину и поехала к Вадиму.

Он не спал. Ходил взад-вперед по холлу, точно черная тень. Мне с огромным трудом удалось уговорить его пойти прилечь. Я напичкала его снотворным, и он задремал.

Я сидела у его постели и думала, что, наконец, обрела настоящую семью. Вадиму не обойтись без меня. Постепенно боль утраты притупится, он сможет оглянуться по сторонам. И увидит, что рядом преданный друг, человек, взявший на себя все трудности и заботы, заменивший малышу мать. Нет, конечно, Вадим не полюбит меня, как любил Лику, но мне и не нужно этого. Мне просто нужно быть с ним, жалеть его, оберегать — и когда-нибудь, даст Бог, он станет моим. Только моим, а не Ликиным…

…Кира снова остановилась, поглядела куда-то вдаль, мимо Вали. Глаза ее потускнели, румянец, возникший было на щеках, пропал, уступив место мертвенной бледности. Валя невольно испугалась, как бы Кира не потеряла сознание, до того неважно та выглядела. Она сделала движение навстречу, но Кира жестом остановила ее:

— Не дергайся. Со мной все в порядке. Я не закончила. Слушай дальше.

…Ребенок нуждался в молоке, и я договорилась о кормилице. Детская сестра сказала мне, что подыскала совсем молоденькую, провинциальную девушку, якобы попавшую в трудную ситуацию и потерявшую собственного ребенка. Я сама уговорила Вадима взять тебя в дом. Сама! Когда я увидела тебя там, внизу, в больничном холле, у меня и в мыслях не было опасаться за него. Зачем ему могла понадобиться жалкая и глупая девочка, сохнущая по какому-то там Тенгизу! Но я недооценила тебя, недооценила ситуацию.

Пришел час, когда я горько раскаялась в собственной наивности. До сих пор помню этот час — я вошла в детскую, и увидела вас, стоящих рядом у столика с малышом. Меня будто молнией ударило — я остановилась, как вкопанная. Ты подняла лицо. Лучше бы мне было не видеть этого, никогда не видеть! На меня смотрела Лика — те же ясные, смеющиеся глаза, то же выражение детской беспечности.

Я все поняла тогда. Поняла, что второй раз, собственными руками, отдала свое счастье. Отдала окончательно и бесповоротно, а взамен мне не подарили даже букета алых роз, как когда-то давно, у ресторана «Прага». Весело, не находишь? — Кира громко рассмеялась. Затем наклонилась совсем близко к Валиному лицу. Взгляд ее сделался колючим и пронзительным. — Суть в том, моя дорогая, что во всей этой ситуации было одно серьезное отличие. Лику я любила, как сестру, а тебя… Нет, тебя я не любила. Нисколько. Ты была мне абсолютно чужая, хоть я и знала о тебе почти все. Знала, чем ты живешь, чем дышишь, все твои болевые точки.