Трибуле

 Я понял.

 Человек

 Видите? Вам лучше не найти!

 Мы скромно действуем - без шума, без торговли

 И без помощников. Пошлите нас на ловлю!

 Заметьте: сверх того я не принадлежу

 К ночным грабителям, приученным к ножу.

 Пришлось бы нанимать штук десять из ватаги:

 Их смелость коротка, короче всякой шпаги.

 (Вытаскивает из-под плаща необыкновенной длины шпагу)

 Мой проще инструмент.

 Трибуле отступает в ужасе.

 Готов служить.

 Трибуле (удивленно рассматривает шпагу)

 Ого!

 Благодарю! Сейчас не надо ничего.

 Человек (прячет шпагу)

 Досадно! Если вам понадобится, сударь,

 Обычно я брожу в пяти шагах отсюда,

 Зовусь Сальтабадиль.

 Трибуле

 Цыган?

 Человек

 Скорее - грек.

 Горд (в глубине)

 Я имя запишу. Бесценный человек!

 Человек

 Не поминайте злом за то, что вам известно!

 Трибуле

 За что? У всякого свой заработок честный.

 Человек

 Чем по миру ходить и лодырничать, я,

 Кормилец четырех детишек...

 Трибуле

 Чтоб семья

 Была пристроена...

 (знаком отпуская его)

 Пошли вам бог удачи.

 Пьен (в глубине, показывая де Горду на Трибуле)

 Еще светло. Уйдем! Заметит он иначе.

 Оба уходят.

 Трибуле

 Прощайте!

 Человек (кланяется)

 Ваш слуга повсюду и всегда!

 (Уходит)

 Трибуле (глядя ему вслед)

 Мы оба как птенцы из одного гнезда:

 Язык мой ядовит - его клинок неистов.

 Я продаю свой смех - он продает убийство.

 ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

 Когда Человек скрылся, Трибуле тихо открывает дверь в стене двора. Он осторожно оглядывается, затем вынимает ключ из скважины и запирает дверь изнутри. Делает несколько шагов по двору с встревоженным и озабоченным видом.

 Трибуле

 Я проклят стариком... Пока он говорил

 И называл меня лакеем, я дурил.

 О, я был подлецом! Смеялся. Но я очень

 Словами старика сегодня озабочен.

 (Садится на скамейку у каменного стола)

 Я проклят им.

 (В глубокой задумчивости, опустив голову на руки)

 В руках природы и людей

 Я становился все жесточе и подлей.

 Вот ужас: быть шутом! Вот ужас: быть уродом!

 Все та же мысль гнетет. Все та же - год за годом.

 Уснешь ли крепким сном или не в силах спать,

 "Эй, шут, придворный шут!", - услышишь ты опять.

 Ни жизни, ни страстей, ни ремесла, ни права,

 Смех, только смех один, как чумная отрава.

 Солдатам согнанным, как стадо, в их строю,

 Что знаменем зовут любую рвань свою,

 Любому нищему, что знает только голод,

 Тунисскому рабу и каторжникам голым,

 Всем людям на земле, мильонам тварей всех

 Позволено рыдать, когда им гадок смех.

 А мне запрещено! И с этой мордой злобной

 Я в теле скорчился, как в клетке неудобной.

 Противен самому себе до тошноты,

 Ревную к мощи их и к чарам красоты.

 Пусть блеск вокруг меня, - тем более я мрачен.

 И если, нелюдим, усталостью охвачен,

 Хотя бы краткий срок хочу я отдохнуть,

 С очей слезу смахнуть, горб сo спины стряхнуть,

 Хозяин тут как тут.