Изменить размер шрифта - +

Дерзкий поступок! Я поняла это по лицу слуги, однако отступать было некуда. Скорее всего он вернется и скажет, что граф жалуется на занятость и просит отложить встречу до завтра. К моему удивлению, когда дверь распахнулась, в комнату вошел сам граф.

— Мадемуазель Лосон, вы за мной посылали?

Услышав насмешку, я вспыхнула.

— Я хотела поговорить с вами, Ваша Светлость.

Он нахмурился.

— Ах да, эта постыдная история с платьем. Я должен извиниться за поведение моей дочери.

— Я пришла не за извинениями.

— Вы очень снисходительны.

— Нет, когда я увидела платье, я очень рассердилась.

— Естественно. Убытки вам компенсируют, а Женевьева попросит у вас прощения.

— Мне это не нужно.

Недоумение на его лице вполне могло быть притворным. Мне, как всегда, казалось, что он наперед знает все мои мысли.

— В таком случае, будьте любезны, объясните, зачем вы меня… вызвали?

— Я вас не вызывала. Я пришла сюда, чтобы поговорить с вами.

— Ну что ж, я вас слушаю. Во время ужина вы были молчаливы — из-за этой дурацкой истории, конечно. Выдерживали национальный характер, демонстрируя полную невозмутимость и ничем не выдавая вашего негодования. Теперь все стало известно, и вы не рискуете раскрыть тайну. И поэтому… хотите мне что-то сказать.

— Я хотела поговорить о Женевьеве. Возможно, это не мое дело… — Я замолчала в надежде услышать, что это не так, но мои чаяния не сбылись.

— Продолжайте. — Он выжидательно смотрел на меня.

— Я тревожусь за нее.

Знаком пригласив меня присесть, граф сел напротив и вновь посмотрел на меня. Затем откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди, так что на мизинце было видно кольцо — печатка с нефритовой инкрустацией. В ту минуту я с готовностью поверила бы всем слухам о нем. Орлиный нос, гордая посадка головы, сжатые губы, холодный взгляд — все это выдавало человека, рожденного, чтобы править, уверенного в своем священном праве делать все по своему усмотрению.

— Да, Ваша Светлость, — повторила я, — я тревожусь за вашу дочь. Как вы думаете, почему она так поступила?

— Она не желает давать объяснений своему поступку.

— Как она может объяснить то, чего сама не знает? В ее жизни было тяжелое испытание.

Что это — мое воображение или он действительно насторожился?

— Какое испытание? — спросил он.

— Я имею в виду… смерть ее матери.

Я поймала его взгляд — тяжелый, безжалостный, надменный.

— Это случилось несколько лет назад.

— Но именно она нашла мать мертвой.

— Я вижу, вы хорошо информированы о нашей семейной истории.

Я вскочила и шагнула к нему. Он тут же поднялся — хотя у меня достаточно высокий рост, он был значительно выше — и посмотрел на меня сверху вниз. Я попыталась разгадать выражение его глубоко посаженных глаз.

— Она совсем одинока, — не сдавалась я. — Разве вы не видите? Пожалуйста, будьте с ней немного помягче. Если бы вы были добры к ней… Если бы только…

Но он уже меня не слушал. Его лицо выражало откровенную скуку.

— Мадемуазель Лосон, — сказал он, — я думал, что вы приехали реставрировать картины, а не приводить в порядок наши семейные отношения.

Я почувствовала, что потерпела поражение, и сказала:

— Сожалею. Мне не надо было сюда приходить. Я должна была бы предвидеть бесполезность нашего разговора.

Он подошел к двери, открыл ее и слегка кивнул, давая мне пройти.

Быстрый переход