— Поверь, я глубоко раскаиваюсь во всем, что сделал.
— А эта женщина знает, что ты женат?
— Я ей сразу сказал, что помолвлен с тобою. Она знала, что я еду в Англию, чтобы привезти тебя сюда и обвенчаться.
— И она не возражала?
— Только поначалу. Теперь привыкла.
Я промолчала, но не поверила его словам. Какая женщина, полюбившая мужчину и родившая от него ребенка, свыкнется с тем, что он потом женился на другой?
— И ты, узнав, что она носит твоего ребенка, не захотел на ней жениться?
Дэниел молчал. В это время к нам подошел сам хозяин таверны, принесший бульон, мясо и хлеб (Дэниела здесь знали и уважали). Пока он все это расставлял, мы молчали. Потом молчала я, поскольку действительно хотела есть и принялась за еду. Правда, бульон мне не понравился своей густотой, но я не собиралась показывать Дэниелу, что весть о его измене лишила меня аппетита.
— Как ты не можешь понять: эта женщина — англичанка. Она не принадлежит к избранному народу. И я не собирался жениться ни на ком, кроме тебя. Когда я узнал, что она беременна, я устыдился содеянного, но ничего сделать уже не мог. И потом, эта женщина знала, что я ее не люблю и помолвлен с тобой. Она и не ждала, что я на ней женюсь. Я дал ей денег на приданое и еще каждый месяц выделяю деньги на содержание ребенка.
— Значит, ты хотел жениться на мне, но это не удерживало тебя от других женщин, — с горечью сказала я.
— Да, — подтвердил он, даже не дрогнув. — Я хотел жениться на тебе, но не чурался других женщин. Тот же вопрос я могу задать и тебе, Ханна. Скажи, а твоя совесть чиста?
Я промолчала, хотя его обвинение было вполне заслуженным.
— Как назвали ребенка? — спросила я.
— Дэниелом, — пробормотал он.
Я невольно вздрогнула, потом взяла себя в руки, зачерпнула полную ложку бульона и стала заедать хлебом. Я жевала хлеб, с трудом удерживаясь от желания выплюнуть его в лицо Дэниелу-старшему.
— Ханна, — тихо сказал он.
Я впилась зубами в мясо.
— Прости меня. Ханна, мы сможем это пережить. Я же тебе сказал: мать ребенка не предъявляет мне никаких требований. Я буду поддерживать ребенка, но мне незачем видеться с нею. Конечно, я буду скучать по малышу. Я надеялся, что смогу наблюдать, как он растет, но если тебе это неприятно, я перестану туда ходить. Я оборву все нити. Мы же с тобой совсем молоды. Ты простишь меня. У нас будут свои дети. Мы найдем дом попросторнее. Мы будем счастливы.
Я дожевала мясо и запила элем. Потом сказала:
— Нет.
— Что?
— То, что ты слышал. Нет. Завтра же я куплю себе мужскую одежду. Мы с отцом найдем себе другое жилье и место под магазин и печатню. Я буду работать у него подмастерьем. Я больше никогда не надену туфли на высоком каблуке. Не хочу уродовать ноги. И больше я никогда не поверю мужчине. Дэниел, ты нанес мне глубокую душевную рану. Ты обманул и предал меня, и я тебя никогда не прощу.
Он стал совсем белым.
— Ты не можешь меня оставить, — сказал он. — Мы поженились перед лицом Бога, нашего Бога. Ты не вправе нарушить клятву, принесенную Богу. Ты не вправе нарушить клятву, принесенную мне.
Я встала так, будто это был вызов на поединок.
— Я не желаю иметь ничего общего ни с тобой, ни с твоим Богом! Завтра же мы с отцом уедем из твоего дома.
Мы провели бессонную ночь. Мне было некуда идти, кроме дома Дэниела. Мы легли в тишине тесной спальни и вытянулись, будто два железных прута. Из-за одной стены доносилось сопение матери Дэниела (похоже, она стояла, притиснувшись ухом к стене). За другой изнывали от любопытства его сестры. Утром я вызвала отца из дома, все рассказала ему и объявила, что больше не считаю себя женой Дэниела и не хочу жить в их доме. |