И мы решили, что серая кошка не должна больше рожать. Она просто не годилась для материнства. Но было поздно: она уже вновь была беременна, и на этот раз не от Мефистофеля.

Наш район был известен тем, кто занимается «кошачьим бизнесом», как страна кошек. Я предполагаю, что они колесят по улицам и подбирают всех животных, какие им понравятся, если только те не находятся в безопасности в доме. Это происходит ночью. И неприятно думать, каким образом воры заставляют котов молчать, чтобы не проснулись их владельцы. Обитатели улицы подозревают больницы, окружающие наш район. Опять эти вивисекторы, говорят жители; и они, вероятно, правы. Во всяком случае, как-то ночью пропало шесть котов, среди них Мефистофель. И теперь серой кошке стал доступен ее любимый тигровый молодой кот с белой шелковой грудкой.

И снова роды наступили для нее внезапно, но теперь ей не потребовалось так долго приходить в себя. После разрешения от бремени она встала и отправилась вниз и не возвращалась, пока ей не было приказано; однако, как мне кажется, ей понравился второй выводок. Котята в этот раз были вполне обычными: довольно симпатичные, серо-черные и белые в полосочку, но ничего особенного, необычного, и для них труднее было найти хозяев.

Осень, тропинки густо усыпаны коричневыми листьями большого платана. Кошка учит своих четырех котят охотиться, выслеживать и прыгать, пока листья падают с дерева. Листья исполняли роль мышей и птиц — а потом их притаскивали в дом. Один котенок старательно разодрал свой лист на кусочки. Видимо, он унаследовал самую странную черту серой кошки: она могла по полчаса методично разрывать газету зубами, кусок за куском. Возможно, это свойство присуще всем сиамкам. У моей подруги жили две сиамские кошки. Когда у нее в доме появлялись розы, кошки зубами доставали цветы из вазы, раскладывали и отрывали один лепесток за другим, как бы выполняя необходимую работу. Возможно, в природных условиях лист, газета, роза могли бы послужить материалом для построения гнезда.

Серая кошка с большим удовольствием учила своих котят искусству охоты. Будь они деревенскими кошками, они стали бы весьма учеными в этом отношении. А еще она успешно прививала им гигиенические навыки: ни один из ее котят ни разу не напачкал в углу. Но сама она была взыскательна в еде, и ей было не интересно обучать детей застольным манерам. Этому они учились сами.

Один котенок из этого выводка оставался в нашем доме намного дольше других. Так что в ту зиму у нас было двое котов, серая кошка и ее сын, роскошного коричнево-оранжевого цвета, с грудкой как у отца.

Серая кошка опять превратилась в котенка, и эти двое играли целыми днями и спали вместе, свернувшись клубком. Молодой кот был намного крупнее матери; но она его запугивала и даже била, когда была им недовольна. Они часами могли лежать, вылизывая мордочки друг другу, и мурлыкать.

Сыночек был потрясающий обжора, сметал все подряд. Мы надеялись, что его пример научит и мать быть проще в еде, но увы. Она всегда, как принято у котов, позволяла ему, своему ребенку, есть и пить первому, сама же, свернувшись, ждала. Когда он заканчивал трапезу, подходила, фыркала на кошачью еду или объедки, потом направлялась ко мне и очень деликатно покусывала мою ногу, напоминая, что она ест кролика, сырое мясо или сырую рыбу, поданные небольшими порциями, как положено, на чистом блюдце.

Над своим блюдцем — принадлежавшим ей по праву — кошка агрессивно наклонялась, гневно поглядывая на сына, и неспешно съедала ровно столько, сколько ей требовалось. Она редко доедала до конца то, что ей было предложено; почти всегда оставляла немного — мещанские хорошие манеры? Когда я наблюдала их в этом контексте, на примере серой кошки, меня вдруг осенило: а ведь в основе этих манер, вероятно, лежит злобная агрессия. Их надо понимать так: «Я не собираюсь доедать эту еду — я не голоден, ты приготовила слишком много, и твоя вина, если еда пропадет».