Таксист оказался любителем кошек. Он удивлялся: почему бы этим врачам не изобрести противозачаточные таблетки для кошек? Неправильно, сказал он, что мы лишаем кошек их истинной природы ради собственного удобства.

Когда я вошла в дом и открыла перевозку, серая кошка, ожив наконец, выскочила из дома и взлетела на стену сада, проходящую под деревом. Глаза у нее снова были большими и испуганными. Ночью она пришла поесть. И спала не на моей кровати, а на диване. Она не разрешала до себя дотрагиваться еще много дней.

В течение месяца после операции ее очертания изменились. Не постепенно, но вдруг, сразу, она лишилась своего изящества, природной грации; и вообще все в ней стало грубее. Кожа вокруг глаз едва уловимо обвисла, сморщилась; изменилась форма мордочки — она стала шире. И сразу она стала пухлой кошкой, хоть и по-прежнему симпатичной.

Если же говорить об изменениях характера, ну, их можно отчасти объяснить, вероятно, другими ударами судьбы, обрушившимися на бедняжку в то же время: она лишилась своего друга — молодого кота, потеряла котят, и вдобавок в доме появилась черная кошка.

Так или иначе, но характер нашей кошки, несомненно, изменился. Ее самоуверенности был нанесен серьезный удар. В доме больше не было красотки-деспота. Ушло все: безусловное обаяние, душераздирающие приемы кокетства — изящные движения головкой и глазками. Она, конечно, вернулась к прежним трюкам: каталась на спине взад-вперед, чтобы ею восхищались, затаскивала себя, сгибая лапы, под диван, — но долгое время все это делалось с оглядкой. Кошка не была уверена, что ее трюки понравятся. Она долгое время вообще ни в чем не была уверена. Так что она стала настойчивой. В ее характере появилась жесткая нотка. Она вспыльчиво защищала свои права. Наша киска стала злой. Ее требовалось развлекать. Ее раздражали прежние поклонники, коты на стене. Короче говоря, она превратилась в типичную старую деву. Просто ужас, что мы делаем с нашими кошками. Но, очевидно, у нас нет выхода. Маленькая черная кошечка по ряду печальных причин не обрела своего дома и стала членом нашей семьи. Для гармоничного сочетания лучше бы она была котом. Но в существующих обстоятельствах две кошки встретились врагами; они часами, припав к земле, следили друг за другом.

Половина бока серой кошки еще была щетинистой после обработки бритвой, она отказывалась спать на моей постели, ела только после долгих уговоров, была несчастной и неуверенной в себе, за исключением одного твердого убеждения: черная кошка не должна занять ее место.

Черная же кошка, со своей стороны, знала, что будет жить в этом доме. И была уверена, что ее не прогонят. Она не сражалась: серая кошка была крупнее и сильнее. Черная залезала в уголок кресла, где спина была защищена стенкой, и не спускала глаз с серой кошки.

Когда ее враг уходил спать, черная кошка ела и пила. Потом тщательно обследовала сад, с которым уже была знакома, насколько это возможно при прогулках в ошейнике и на коротком поводке. Затем кошка осматривала дом, этаж за этажом. Она решила, что моя постель ей подойдет. Увидев это, серая кошка вскочила, зашипела и выгнала черную кошку, заняв свое место на моей постели. Тогда черная кошка расположилась на диване.

Характер у черной кошки был совсем не такой, как у серой. Это был спокойный, упрямый, скромный зверек. Черная кошка не знала, что такое кокетство, пока не увидела серую: она не принимала картинных поз, не флиртовала, не каталась на спинке, не носилась галопом, не демонстрировала себя.

Черная киска знала, что не она в доме главная кошка, прима тут — серая. Но и у второй тоже есть свои права, и она настаивала на них. Фактически эти кошки ни разу не подрались. Их великие дуэли проходили в форме обмена взглядами. Вот они садятся по разные стороны кухни; зеленые глаза не мигая уставились в желтые. Если черная кошка творила что-то выходящее, по мнению серой, за пределы допустимого, та негромко рычала и делала неуловимые угрожающие движения, напрягая мышцы.