|
Он стал перелистывать их, стараясь не пропустить основных событий её жизни, запечатленных на любительских снимках с нанесенными на них поясняющими надписями и датами, словно она знала заранее о том, что будущий биограф будет готовить к публикации её жизнеописание. Вот крошка Эвфония в день крещения, одетая в длинное платьице, сидит, опираясь спинкой на большую подушку; вот девочка танцует на траве на фоне кустa пионов; вот она в амазонке нарочито прямо сидит верхом на лошади; вот Эвфония – невеста в подвенечном платье с высоким воротником и с пышным букетом белых роз в руках. Но странно, ни на одном фото рядом с ней не было никого: ни жениха, ни дочери, ни родителей, ни внуков – единственным живым существом, запечатленным вместе с ней, оказалась безымянная лошадь.
Квиллер взял из альбомов с десяток подходящих, по его мнению, фотографий и набрал номер телефона в кабинете Райкера.
– Тащи снимки! – распорядился тот. – И как насчёт того, чтобы пообедать? Сразу после полудня Квиллер направился в редакцию, и вскоре фотографии лежали на столе перед издателем. Райкер, просмотрев всю пачку, кивнул, не сказав по поводу фотографий ни слова, а спросил только: – Где будем обедать? – Сперва дай мне клей и библиографическую карточку пять на семь. Найдётся у тебя такая? – спросил Квиллер. – Нет, а зачем? – Ладно, тогда дай мне папку, и я вырежу картонку из неё. Мне надо наклеить таймирование для Хикси на картонку, чтобы оно дольше прослужило. – Очевидно, рассчитываешь долго не сходить со сцены, – с удовлетворением отметил издатель. – Конечно, и собираюсь подать тебе записку на командировочные. На машине Райкера они поехали в <Старую мельницу>, ресторан, расположенный на окраине города и пользующийся славой лучшего ресторана в округе. – Джуниор не звонил? – поинтересовался Квиллер. – Ещё не время. Его самолет только час как вылетел.
Они въезжали на Гудвинтер-бульвар, когда Райкер спросил:
– А как ты и твои коты относитесь к тому, что дом такой большой и каждый раз надо долго идти, чтобы попасть в нужное место? – Мы приспосабливаемся ко всему. Но в действительности я занимаю только три комнаты. Сплю в старой спальне дворецкого на втором этаже. Пью кофе и кормлю кошек в громадной, на старинный лад устроенной кухне. Отдыхаю в библиотеке, где осталось немного мебели, не сказать чтобы хорошей, но и не слишком плохой. – Так это там ты нашёл записки о лесном пожаре? Нет, они лежали в чулане наверху. В доме тъма-тьмущая чуланов, и все они наполнены всякой рухлядью. Между прочим, так всегда бывает, когда в доме много мест для хранения вещей, – заметил Райкер. – В принципе чуланы и стенные шкафы нужны, но именно они способствуют превращению разумно бережливого человека в скупердяя и старьевщика. Знаю это по себе. – Для Коко это просто охотничий сезон. B старом доме и двери старые: плотно они не закрываются, и Коко свободно проникает в любой чулан. Райкер, который когда-то имел и собственный дом, и жену, и детей, и кошек, глубокомысленно кивнул и добавил: – Да, кошки не терпят закрытых дверей. Если перед ними запертая дверь, они не успокоятся, пока не откроют её. – Синдром Рум Тум Туггер, – подтвердил Квиллер, демонстрируя такую же эрудицию, каковою обладал его собеседник. На стоянке перед входом в ресторан они встретили торговца автомобилями Скотта Гиппела. – Я слышал по радио, что старая миссис Гейдж умерла. Скоропостижно, было сообщено. Это правда? Самоубийство? – спросил он. – Они лишь повторили то, о чём полиция известила Джуниора, – ответил Райкер. |
