Зрительный зал постепенно заполнялся людьми, одетыми, все как один, в свитера. В зимнее время свитер являлся в Пикаксе повседневной одеждой, иные одежды надевались лишь на свадьбы или на похороны. Когда все расселись, свет в зале погас и зазвучала веселая мелодия <Танца Анитры>, которая тотчас прервалась, когда через дверь, расположенную на заднем плане, на сцену ворвался диктор и произнес свои первые зловещие слова: <Мы прерываем передачу для того, чтобы сообщить вам сводку…>

Спустя сорок пять минут он прочитал последнее сообщение: <Никто и никогда не забудет того, что происходило здесь семнадцатого октября тысяча восемьсот шестьдесят девятого года>.

Это было сверхиронией, ибо лишь несколько человек в округе когда-то что-то слышали об этом грандиозном пожаре.

Музыка, возвещающая конец представления, зазвучала из динамиков, и зрители разразились неистовыми аплодисментами; мэр Пикакса встал со стула со словами:

– Мы в неоплатном долгу перед этими талантливыми ребятами из Центра, которые сумели рассказать и показать нам эту незабываемую главу нашей истории.

Участники представления кланялись зрителям со сцены. Лицо Хикси озарялось обычной жизнерадостной улыбкой, лицо Квиллера имело привычное всем скорбное выражение. Когда последние зрители покинули зал, они упаковали реквизит и аппаратуру в чемоданы.

– Мы выполнили то, что наметили! – сказала Хикси с воодушевлением. – И всё получилось просто здорово!

– Да, всё прошло нормально, – скромно поддержал её Квиллер. – Хикси, ты всё отлично сделала. Поздравляю!

Вдруг мальчишка в больших очках и красном свитере, который, оказывается, стоял у них за спиной, наблюдая за упаковкой реквизита, спросил:

– А для чего этот жёлтый провод?

– Этот провод, мой юный друг, волею судьбы является питающей линией, при помощи которой наш инженер обеспечивает работу звуковой и осветительной систем, управляемых компьютером, – с нарочитой напыщенностью ответил ему Квиллер.

– Ооо!.. – протянул мальчишка, а затем после некоторого колебания спросил: – А почему же он ни к чему не присоединён?

– А почему бы тебе не подняться наверх и не попробовать там вкусных булочек? – ответил вопросом на вопрос Квиллер и пробурчал вполголoca, обращаясь к Хикси: – Дети… будь они неладны! Вечно донимают своими вопросами. Да и не только это, они наиболее вероятные разносчики простуды. Если мы отправимся с нашим представлением на гастроли, я ни в коем случае не хотел бы слечь.

– Кстати, о гастролях… У меня предчувствие, что мы намучаемся с продажей билетов, – сказала Хикси.

– Это точно. В Мускаунти могут клюнуть только на дармовщину.

– Как ты думаешь, стоит показать представление в Локмастере?

– Только в том случае, если они заплатят… Давай поднимемся наверх и ухватим что-нибудь из дарового угощения. – После того как улеглись волнения, вызванные премьерой, и после сорока пяти минут пребывания на сцене Квиллер чувствовал себя опустошенным.

На верхнем этаже гости кружили по просторному фойе, восхищаясь резными панелями высокого потолка и богато украшенными каминами. В руках у них были тарелки с закусками и стаканами янтарного пунша. Сиамские кошки также разгуливали по фойе, лавируя между гостями и подбирая оброненные ими крошки. Коко время от времени обнюхивал края брюк или лодыжки, обтянутые нейлоном, которые по известным только ему причинам привлекали его внимание.

Юм-Юм увертывалась от рук мальчишки в красном свитере.

– Лавируя между гостями, Квиллер добрался до буфетной, где стоял длинный, накрытый белой скатертью стол, манящий грибами, беконом, фаршированными маслинами, сырным маслом и другими вкусностями.