Когда сиамцы покончили с едой и тщательно умылись, он обратился к ним с речью:

– У меня, ребятки, в последующие две недели будет очень много работы, поэтому я не смогу пускать вас в библиотеку. Прошу вас, не думайте, что это из-за каких-то осложнений личного характера. – Он всегда обращался к кошкам так, словно они понимали человеческую речь, и всё больше и больше убеждался в том, что именно так оно и было.

В последующие дни кошки, чувствуя его озабоченность, не мешали ему; они подолгу дремали, подолгу ласкались друг к другу и смотрели на осенние листья, которые, плавно кружась, падали на землю, устилая её желто-рыжим ковром. И только в тех случаях, когда Квиллер, заработавшись, задерживался с кошачьим обедом, Коко и Юм-Юм прерывали его занятия: стоя за дверью библиотеки и теребя лапками ручку двери, они взывали к совести хозяина – Коко своим укоризненным баритоном аристократа: <Йа-а-у!>, а Юм-Юм нетерпеливым сопрано: <Ня-я-у!>

Квиллеру ничего не стоило написать для газеты статью в тысячу слов, но сценарий документальной драмы был делом непривычным. Для того чтобы облегчить радиодиктору чтение сорокапятиминутного монолога, он решил вставить в него якобы записанные на пленку голоса очевидцев. Он изменял свой голос, придавая ему то официальный тон, свойственный, по его мнению, чиновнику правительственной службы, то ирландский акцент, с каким, как он полагал, должен был изъясняться трактирщик, то его голос становился скрипучим, словно у старого фермера. Составляя вопросы и вкрапляя ответы на них в дикторский текст, Квиллер как бы брал интервью у самого себя.

Когда сценарий был закончен, начались репетиции, которые проходили ночами по уплотненному графику в доме Гейджев. Хикси комбинировала голоса, записанные на пленку, с живой речью диктора, а это требовало исключительной точности таймирования. Между тем Полли Дункан, возвращаясь после работы к себе в каретный сарай, расположенный на заднем дворе особняка Гейджев, недоумевала, ежевечерне видя машину Хикси, припаркованную к тротуару возле особняка. Для Полли это было настоящим испытанием. Умная, умеющая владеть собой, она ревновала Квиллера (и он знал это) к любой женщине моложе и стройнее себя.

Однажды вечером на репетицию явился Арчи Райкер и был настолько поражен увиденным, что предложил организовать сперва отдельный прогон для наиболее именитых граждан. Немедленно разослали приглашения в мэрию, представителям бизнеса и системы образования. Приглашения посылались в конвертах с оплаченным ответом. К удивлению Райкера, откликнулись немногие, что побудило его созвать экстренное совещание для обсуждения сложившейся ситуации.

– Мне кажется, – отважилась высказать предположение Хикси, – они ждут, когда станет известно, что будут показывать по телевизору в понедельник вечером.

– Просто вы всё сделали не так, – заявил Джуниор Гудвинтер, уроженец здешних мест. – Наши важные персоны преисполнены провинциального чванства и не ответят на приглашение до тех пор, пока не узнают, кто ещё должен присутствовать. Необходимо вставить как бы невзначай несколько имен, и всё.

– А может, известить их о том, что будет хорошая выпивка? – изрёк Квиллер.

– И описать, как приятно чувствуешь себя после шампанского, – дополнила Хикси.

Джуниор покачал головой:

– Шампанское для этой публики не приманка. Бесплатная выпивка – вот что им больше по сердцу.

– Вам виднее, – сказал Райкер, – мы ведь все из Центра.