Разглядывая старинное оружие на стенах, Квиллер заметил:

– Интересно, известно ли ФБР про ваш оружейный арсенал? Вы могли бы запросто развязать войну с Локмастером.

– Это наш собственный музей, – заявил его хозяин. – Я его регистратор. Здесь двадцать семь палашей, сорок пять шотландских кинжалов, двенадцать сабель шотландских горцев, семь эфесов, четырнадцать круглых кожаных щитов, двенадцать пистолетов, двадцать один мушкет и тридцать штыков – всё надлежащим образом каталогизировано.

Квиллер вежливо осведомился о здоровье жены собеседника.

– Откровенно говоря, ей не стоило отправляться в путешествие. Лучше бы сидела дома и смотрела всякие ужасы по телевизору, – сказал Мак-Вэннел. – Правда, я много фотографировал во время поездки, и она теперь с удовольствием вклеивает фотографии в альбомы и делает подписи к ним, А вы? Продержались до самого конца?

– Только до Эдинбурга. Но я бы хотел когда-нибудь вернуться в Шотландию вновь вместе с Полли.

– Мы провели пару дней в «Олд Рики», перед тем как улететь домой. Я оставил жену в отеле, а сам пошёл фотографировать город. В Эдинбурге есть несколько хороших мест, откуда на город можно посмотреть с высоты птичьего полёта. Я поднялся на двести восемьдесят семь ступенек до верхней площадки одного монумента. Там есть крепость высотой четыреста футов. А высота Кресла Артура восемьсот двадцать два фута. Странное название для холма, но у шотландцев встречается и не такое. Что вы скажете, положим, о «миксти-мэксти» или «уитти-уотте» ? Только не спрашивайте меня, что это значит.

В отсутствие супруги Большой Мак разговорился и готов был приводить статистические данные о чём угодно: где сожгли на костре триста ведьм и кто умер от пятидесяти шести колотых ран… Но его речь прервали жалобные завывания волынки.

Голоса постепенно стихли. Двойные двери распахнулись, и появилась торжественная процессия во главе с шефом полиции Броуди. Броуди и так был крупным мужчиной, но сейчас в национальной шотландской одежде, высокой шапочке с перьями, ярко-красном камзоле, с кожаной сумкой мехом наружу и в белых коротких гетрах, он казался настоящим великаном. Эндрю торжественно и медленно заиграл «Шотландскую славу», и от пронзительных звуков волынки в жилах Квиллера взыграла кровь Макинтошей. За волынщиком шёл барабанщик, а следом за ним – семь молодых людей в юбках и белых рубашках с подносами в руках. На первом подносе лежала горка чего-то гладкого и серого – хагтис. На шести остальных стояло по бутылке виски. Процессия дважды обошла комнату – и бутылка виски появилась на каждом столе. После чего распорядитель словами Роберта Бернса обратился к «королю пудингов», за который все выпили, затем пудинг разрезали и разложили по тарелкам, и участники процессии, сделав ещё один круг по залу, торжественно удалились под весёлую мелодию шотландского танца.

Броуди вернулся уже без волынки и шляпы и присоединился к Мак-Вэннелу и Квиллеру.

– Отлично, дружище, – сказал ему Квиллер. – Когда Броуди играет на волынке, даже у Макинтошей бегают по спине мурашки. У тебя очень выразительный инструмент.

– Это старинная волынка с серебром и слоновой костью. Таких больше не делают, – похвастался Броуди. -Я волынщик в седьмом поколении. Когда-то это считалось в Хайленде благородным занятием. У вождя каждого клана был свой волынщик, сопровождавший его всюду, даже на поле битвы. Пронзительные звуки волынок поднимали кланы в атаку и вселяли ужас во врагов. По крайней мере так задумывалось.

– Слушай, Энди, ты не состоишь в родстве со знаменитым эдинбургским преступником? – поинтересовался Большой Мак во время трапезы. – Я видел то место, где в тысяча семьсот восемьдесят восьмом году его повесили.