— Что тут происходит, Энди? — крикнул репортёр.

— Протестуют из-за фресок. Пока все тихо-мирно.

Пикетчиков не было видно, фотографов — тоже. Официальные лица, уполномоченные выслушивать жалобы населения, тоже отсутствовали. На сходку собрались только горожане, которые с понурым видом без конца говорили друг другу: «Какой ужас!»

Начальник полиции обратился к Квиллеру:

— Нужно им втемяшить, Квилл, чтобы они поскорее разошлись по домам и дали транспорту проехать, где положено, пока кто-нибудь сгоряча не швырнет кирпичом… Почему бы тебе не пойти поговорить с ними?

— Мне?

— Ты наш златоуст, у тебя прирожденный дар — выступать перед публикой. Они тебя послушают.

И, не говоря больше ни слова, Броуди схватил Квиллера за руку и потащил сквозь толпу.

— Разойдитесь! Пропустите! Отойдите назад, пожалуйста!

Зеваки, скопившиеся перед почтой, узнали репортера по усам.

— Это он? Сам мистер К.? Он что, будет с нами говорить?

К дверям почты вёл пролёт из четырёх ступенек, рядом с которым был устроен пандус. Квиллер взлетел по лестнице на бетонную площадку перед дверьми и повернулся лицом к собравшимся. Рокот голосов перешёл в радостные возгласы и аплодисменты. Квиллер поднял руку, и воцарилась тишина.

Только он открыл рот, как один человек из толпы крикнул ему:

— А где же Коко?

За вопросом последовал общий взрыв хохота.

Милые, а иногда вызывающие досаду и раздражение шалости Коко были подробно описаны в колонке Квиллера «Бойкое перо» — они примиряли читателей-кошатников с их собственными непредсказуемыми питомцами.

Журналист, обладатель хорошо поставленного, театрального голоса, не нуждался ни в микрофонах, ни в «матюгальниках». Перекрывая гомон толпы, он заявил, что Коко остался дома, изобретая что-то своё, кошачье, для встречи с Великим.

Напряжение было снято. Квиллер обвёл присутствующих задумчивым взглядом, который всегда воспринимался как сочувствующий и полный понимания.

— Я знаю, почему вы собрались здесь, и целиком и полностью разделяю ваши чувства, вашу тревогу. Большинство из вас помнят эти фрески с самого рождения, вы сроднились с ними, они стали частью вас самих. Вы знаете первых поселенцев, изображенных здесь, так же хорошо, как ваших соседей. Вы можете назвать всех, кто там изображён, с закрытыми глазами: вот фермер пашет поле или идёт за плугом; вот бабушка прядет пряжу, вращая колесо прялки; вот кузнец подковывает лошадь, а здесь парнишка, оседлавший бревно, сплавляет лес по реке; тут рыбаки сушат на берегу сети, а там шахтер идёт на работу, перекинув кирку через плечо. В руке у него корзинка с завтраком… Как вы думаете, что лежит в этой корзинке?

— Пирожок! — хором закричали все.

— Но времена меняются. Выцветают краски, осыпается штукатурка, и обветшавшие стены начинают угрожать нашему здоровью или даже жизни. Разве мы хотим, чтобы настенные росписи заколотили досками и потом покрасили в казенный серо-зелёный цвет?

— Нет, не хотим! — взорвалась толпа.

— Тогда давайте поручим художникам нашего поколения сделать копию этих фресок и отобразить жизнь первых поселенцев с пониманием и исторической точностью. Вот такой выход из создавшейся ситуации предлагает вам Фонд К., и его руководители верят, что вы…

Одобрительные крики прервали речь Квиллера, и он воспользовался паузой, чтобы отереть пот со лба.

— Художники из Арт-студии, которые участвовали в оформлении мускаунтской библиотеки на колесах, будут счастливы, если им доверят запечатлеть первобытную природу и первых поселенцев — с их повозками, запряженными волами, с их парусниками и бревенчатыми хижинами.