– Джеффри сказал, что никто не бывает «просто» что то. Все люди – личности, и каждого нужно оценивать по своему.

– Джеффри очень мудр для своего возраста, – одобрительно заметил Иэн.

Затем его внимание привлекла Элинор, которая только что позволила Адаму выйти из за стола. Она посмотрела мимо Иэна на нетронутые хлеб, сыр и разбавленное вино дочери.

– Ты ничего не хочешь съесть, Джоанна? – спросила Элинор.

– Это моя вина, – торопливо произнес Иэн. – Я отвлек ее разговорами.

– Тогда ешь сейчас, – подогнала дочку Элинор. – Урок хорошего тона закончен. Если ты не поторопишься, то опоздаешь на урок вычислений, что, конечно, огорчит не тебя, а меня.

Джоанне как раз ее уроки скорее нравились, чего нельзя было сказать об Адаме. Он все время протестовал и стонал, что чтение и письмо нужны только писарям, а он не собирается быть писарем. Почему же он должен учиться? Почему он должен тратить попусту время, которое лучше использовал бы для занятий с мечом или катания на лошади. А Джоанна находила чтение, письмо и арифметику гораздо более интересным занятием, чем вязание, ткачество или вышивание. Ее мысли уже унеслись к предстоящему уроку с отцом Френсисом, и Джоанна жадно вонзила зубы в хлеб с сыром.

– Я скажу Джеффри, что не возьму его с собой, – сказал Иэн, повернувшись к Элинор. Затем, понизив голос, объяснил ей кое что насчет происхождения и проблем мальчика.

– Ох, уж эта Изабелла! – прошипела Элинор. – Только она может обидеть ребенка из ревности к его отцу. И король тоже добрый дядя…

– Он безразличен, похоже, или действительно ничего не знает. Джон любит брата и не позволил бы, думаю, обижать его сына – если только… Нет! Должно быть, двор так велик, что он просто не знает, чем занимается Изабелла. Надеюсь, мальчик не сильно заболел.

– Я вообще сомневаюсь, что он болен. Он эти четыре дня и даже сегодня утром чувствовал себя прекрасно.

– Так что же случилось, от чего он сначала побледнел, потом зарделся и задрожал?.. – Голос Иэна увял.

Его озарила ужасная догадка. Джеффри резал сыр, который стоял перед Джоанной, а Джоанна – он бросил на нее взгляд – обещает стать красавицей, сводящей мужчин с ума. Но не теперь же! Ведь ей только девять лет! Да, а мальчику еще не исполнилось четырнадцати. Только четырнадцать? У Иэна было еще одно воспоминание детства, о котором он не упомянул Элинор, – единственное приятное. Ему было немногим более двенадцати лет, когда он узнал свою первую женщину.

К счастью, в это мгновение Джоанна дожевала последний кусок хлеба и попросила разрешения уйти. Элинор кивнула, и девочка убежала. Иэн проводил ее глазами.

– Не оставляй Джеффри и Джоанну наедине, – резко сказал он Элинор.

Она удивленно взглянула на него, потом приподняла брови.

– Я не думала об этом, но ты прав. Это возможно. Он уже преуспел в этих делах?

– Я не знаю, но при дворе Джона у него наверняка было достаточно возможностей научиться. Присматривай. Лучше подстраховаться, чтобы потом не жалеть.

4.

Только поздним утром Элинор освободилась, чтобы встретиться с Джеффри, которому было приказано лежать на походной койке и отдыхать, пока она не найдет времени для него. Он умолял Иэна взять его с собой, уверяя еще и еще раз, что здоров. Однако от огорчения и отчаянной борьбы со слезами он так разгорячился, что Иэн, увидев раскрасневшееся лицо и прикоснувшись к его лбу, остался непреклонен. Мальчику не могло повредить полежать денек в постели, хотя он и здоров, а если в нем зарождалась какая то болезнь, отдых мог бы предотвратить ее.

Элинор обнаружила Джеффри лежавшим лицом к стене. Поначалу она решила, что он спит, поскольку тот не мог не слышать ее прихода.