Очень скверно, как и ожидалось. Больше всего это походило на сцену заранее спланированного массового самоубийства. Никаких признаков борьбы или принуждения. Эти люди даже не колебались. Они умерли на своих постах, словно кому-то поручили выдать им ядовитые пилюли. Был еще более отвратительный вариант: к экипажу обратились с какого-то центрального пункта и убедили в необходимости добровольно уйти из жизни, после чего они вернулись на свои посты. Возможно, они продолжали выполнять свои обязанностями до того момента, пока капитан не отдал приказ совершить самоубийство.

В невесомости у покойников не болтаются головы и не открываются рты. Трупы остаются в более или менее естественных позах. Так было и сейчас. Одни висели на месте, опутанные какими-то тесемками, другие просто плавали от переборки к переборке. Подобные сцены являлись одним из самых первых и наиболее пугающих уроков космической войны: в невесомости трудно отличить живого от мертвого.

Все члены экипажа были тощими, если не истощенными — казалось, последние несколько месяцев их держали на полуголодном пайке. У некоторых оказались ссадины и кровоподтеки — старые и не зажившие до конца. Кое-кто, похоже, умер раньше остальных. Таких просто вышвыривали из корабля, чтобы сэкономить топливо за счет массы их тел. таких изолировали неподалеку от топливных цистерн. Головы мертвецов, под шапками и шлемофонами, покрывал лишь сероватый пушок — когда-то люди были обриты наголо. Все носили униформу, но знаки отличия указывали скорее на техническую специализацию, чем на воинское звание. В тусклом свете аварийного освещения кожа приобрела серо-зеленый оттенок.

Потом Клавейн собственными глазами увидел, как один из мертвецов двигается.

Казалось, труп чуть заметно отталкивается от воздуха руками, приоткрыв рот и уставившись непонятно на что в нескольких метрах перед собой. Потом он врезался в переборку, и сонар уловил слабое эхо.

Клавейн послал мысленное сообщение женщине из своей команды.

«Подержи этого, хорошо?»

Женщина ничего не ответила, но повиновалась. Клавейн приказал всей разведгруппе застыть и не двигаться. Больше ни один из трупов не двигался. Внутри корабля вообще не осталось ни одного движущегося объекта.

Клавейн выждал время, чтобы «Ночная Тень» могла обновить данные. С корабля по-прежнему поступали импульсы датчиков движения.

В первый момент Клавейн не поверил.

Это было невозможно. Но в недрах вражеского судна что-то по-прежнему двигалось.

— Маленькая Мисс?

Эти нотки в голосе Тваря Антуанетта узнавала мгновенно — они не предвещали ничего хорошего. Упав обратно на противоперегрузочную кушетку, она пробормотала фразу, смысл которой понял бы только сам Тварь:

— Опять что-то, да?

— К сожалению, Маленькая Мисс. Нельзя быть полностью уверенным, но, похоже, какие-то проблемы в центральной зоне синтеза.

Тварь вывел на главный иллюминатор мостика схему термоядерной установки, превратив его в подобие дисплея, на который можно было смотреть, не меняя положения головы. За стеклом проплывали пласты облаков — «Штормовая Птица» поднималась в космос. Некоторые элементы термоядерного двигателя были выделены зловещим пульсирующим пурпуром.

— Вот дерьмо, господи! Токамак?

— Похоже, именно он, Маленькая Мисс.

— Мать твою! Помнится, мы его заменили, когда проходили капремонт.

— Именно «проходили», Маленькая Мисс. И… извините за напоминание… что сделано, то сделано.

Антуанетта запустила несколько систем диагностики, но результаты были однозначно неутешительными.

— Это все Ксавьер, — буркнула она.

— Ксавьер, Маленькая Мисс? И в чем провинился господин Лю?

— Ксав клялся, что эта хрень выдержит как минимум три полета!

— Возможно, Маленькая Мисс.