Она не знала, куда идет, пока не пришла, – слепо миновав кабину телепорта, двинувшись прочь от устричного бара, через турникет, через улицу, потом через фойе больницы и дальше, за двери без таблички. В очередной раз соврала, на сей раз уборщику, чтобы потом заставить себя, наконец, сказать правду.

Женщина на койке обернулась при появлении Либби. Моргнула. Посмотрела некоторое время на нее пустым взглядом и отвернулась.

– Тебя только за смертью посылать, – сказала та, в кого превратилась Белен Хименес.

Каллум

Когда Либби ушла, Каллум изящно поднес руку к лицу, распухшему вдвое. Краем заплывшего левого глаза он осмотрел лежащие неподалеку тела, красный свет в углу. Ощутил запутанный клубок эмоций, сплошные безнадежность да отчаяние. А если учесть, что и Либби внесла свою лепту, то Каллум чувствовал разочарование: она снова выбрала высокую мораль. Было бы весело попытаться остановить пулю. И все же тут еще оставались неоконченные дела.

Каллум склонился над молодым человеком, тем, который как будто бы мирно спал. Грозным он не выглядел. С виду, конечно; Каллум не мог знать наверняка, но от парня веяло булочками с корицей и щенятами, виляющими хвостиками – а заодно редкой и абстрактной силой. Чем-то бесценным и неизвестным одновременно. Точно, сквозь туман в голове подумал Каллум. Именно это ощущение он испытал однажды, уловив его в самом сердце одной обреченной русалки, но так, словно бы оно родилось в его собственной груди. Интересно. Затем он переключился на Парису, которую явно сильно потрепало. Он сразу же поймал ее флюиды страдания, изысканные и такие медоточивые. Капель тропического заката, золотистый осадок тягучего шардоне.

Далтон… Ну и срач, просто месиво. Каллум сунул очки в карман и опустился рядом с его телом на четвереньки, стал смотреть, как он дергается, сотрясаемый внутренней битвой. Каллум видел напряжение, но прочесть его уже не мог, и еще… определенно, отчаяние. Тогда он положил ладонь на плечо Далтону и стал думать о спокойном, умиротворенном, о скучной академической деятельности, которую ассоциировал с тем, кого всегда считал Далтоном. Чистый восторг от чтения ради удовольствия, без грез о мировом господстве. Горячая ванна. Ароматическая свеча. Чашка душистого чая на травах.

Нет, не повезло. Какие бы эмоции сейчас ни бушевали в Далтоне, Каллум не распознавал их, к тому же они были неполные. С тем же успехом он мог собирать мозаику из отдельных песчинок. Не то чтобы невозможно, но судя по тому, какой восковой бледностью наливалось лицо Парисы, времени почти не оставалось.

Каллум выпрямился со вздохом или, скорее, стоном боли, потому что Либби Роудс врезала ему и правда крепко. Молодец, что уж там. У нее свои заботы, а у него – свои. Сумел бы он присоединиться к этому астральному балагану, наведаться в телепатический мир Парисы? Наверное, но вряд ли оно того стоило. Охранные чары дома, похоже, таяли, красный огонек в углу светил все бледнее, мягко пульсируя и тая, словно сигнал в зеркале заднего вида.

Паренек, сноходец, чуть слышно застонал. Каллум склонился над ним, но, заметив кое-что на полу, выпрямился. Пистолет. Он так и лежал, поблескивая, там, где его выронила Либби. Каллум поднял пушку и вернулся к сноходцу, присмотрелся к нему. Прислушался к дыханию, этакому звуку высокого разрешения, словно к свеженастроенной скрипке. В его минорном аккорде звучал идеальный ответ на вопрос, ответить на который нельзя. В прекрасном затаилась тьма, а каждый вздох сопровождался диссонансом.

Краем глаза Каллум заметил, как Далтон дернулся, пробудился и резко сел. Он дикими глазами посмотрел на Каллума, и тот сразу же ощутил на языке вкус спешки. Дым на горизонте, река крови. Прямо ароматическая палитра предвестников апокалипсиса, мироубийственного гнева.