Она начала это два года назад, и она это завершит.

– Продолжай, – прокряхтел Каллум, улыбаясь сжатыми губами, и в груди у Либби щелкнуло спусковым крючком сомнение.

– Ты на меня воздействуешь.

– Зачем? Ты и так желаешь мне смерти. В этом тебе моя помощь не нужна. – Каллум смотрел на нее с безумной улыбкой. Либби никогда не считала его красивым, но сейчас видела в его лице какое-то вызывающее сострадание уродство: она словно смотрела на свое отражение и замечала все те изъяны, которые наверняка видели окружающие. – Роудс, честное слово, я тебя сейчас уважаю так же сильно, как и ненавижу. Факт.

– Далось мне твое уважение. – Она никогда его не хотела, никогда в нем не нуждалась. Каллум был физическим воплощением всего, что было не так в этом мире. Апатия, неискренность, исключительность… да в жопу, блядь, он же продукт колониализма и геноцида! Сущая бомба.

Либби ждала, что Каллум станет спорить с ней или прельщать, уговаривать, проворачивать свои скользкие фокусы, но он только запрокинул голову и рассмеялся. Потянулся за солнцезащитными очками. Закрыл глаза.

– Роудс, – сказал он, – ты ведь понимаешь, что я всегда видел твои эмоции? Ты всегда была опасной.

– Сейчас-то не лги, – хмыкнула она, огладив пальцем спусковой крючок. – Ты считал меня бесполезной…

– Разумеется. Ведь опасность и сила не одно и то же. – Приоткрыв один глаз, Каллум взглянул на Либби. Лицо у него распухло до неузнаваемости. – Ты всегда была способна на разрушение. Ты всегда была способна на ужасающие поступки. Уж прости, что не счел одно только это впечатляющим. – Он снова закрыл глаза и сложил поверх авиаторов на груди руки, как граф, мать его, Дракула. – Мое убийство достижений тебе не добавит, да и к тому же ты понимаешь, что оно не несет никакой пользы.

Либби думала иначе. Ей казалось, что отсутствие Каллума Новы принесет ощутимую пользу. Ей самой – точно. Хотя бы больше не придется видеть его невыносимо совершенную рожу всякий раз, как она ощутит себя незначительной. Не придется больше представлять, как он словно бы ухмыляется где-то на краю поля зрения в моменты ее беспомощности. И она сможет спокойно жить, зная, что он строил их отношения на ложной вере, будто бы он ее превосходит, будто бы он сильнее, тогда как на деле ей ничего не стоило стереть его в порошок. Развеять как нематериальную иллюзию. Сдуть, как песчинку с ладони.

Зато сейчас красоты в нем не осталось. Этот дом, эта комната – они больше не боялись. Либби вспомнила про красный огонек в углу, про покушение на все, что она с таким трудом защищала. Про то, чему она позволила указать ей смысл жизни. Про человека, которому она столько раз позволяла унизить себя.

Какой-то маленький подкол, и все. Стоило Либби это понять, и она уже не могла избавиться от мысли, что смерть Каллума ничего не изменит. Смерть Атласа в ее большом плане, наверное, значила и то больше, но все равно ничего не изменила. Нико…

Либби захлестнуло осознанием собственной мелочности. Инфантильного отчаяния, которое поселилось у нее в сердце с тех пор, когда она принесла его домой из палаты сестры, еще полжизни назад. Либби опустила пистолет, и он выскользнул из ее руки, с глухим стуком упав на пол.

Каллума было не узнать. В складках губ и под носом запеклась кровь. Попытайся он ухмыльнуться, и это причинило бы ему боль. Упиваясь пошлым эгоистичным удовольствием при этой мысли, Либби развернулась и покинула комнату.

Листьев на деревьях почти не осталось. Цветы давно увяли, сбросив лепестки. Близился сезон распада, а вместе с ним и неизбежное ощущение, что жизнь продолжится как ни в чем не бывало. Мир не будет разрушен и не изменится.