И турки никогда не пытались колонизовать Адыгею, не селились в ней большими деревнями, вытесняя коренных жителей и захватывая их земли. Русским земля могла казаться пустой, но каждая роща, каждый луг и каждый клин пахотной земли были для адыгов собственностью рода или племени, местом обитания совершенно конкретных людей.
Жизнь русских колонистов в Адыгее… я хотел сказать, в Новороссии, к югу от Кубани, отличалась своеобразием. Возле любой деревни, близ любой дороги могли засесть в засаду черкесы, нападали на людей, а детей и девушек еще и крали, чтобы продать на невольничьих рынках. Пышные блондинки в Турции сделались ходким товаром еще со времен татарских набегов. На девицу можно было выменять ружье, а если повезет — и боевого коня. В результате русским поселенцам ходить по одному не рекомендовалось, детей за околицу села не отпускали, а умение стрелять и рубить саблей оставалось таким же обязательным навыком сельского хозяина, как умение косить или запрягать лошадь.
С кем поведешься, от того и наберешься. Русские тоже стали красть девиц у адыгейцев. Правда, рабами они не торговали — наверное, хотели кому–то доказать, что они лучше дика… я хотел сказать, лучше адыгейских патриотов. Краденых девиц обычно крестили и выдавали замуж за парней: как во всех обществах первопоселенцев, женщин у русских не хватало.
Правда, и адыгейские. девушки проявляли варварскую дикость: не в силах оценить приобщения к цивилизации, случалось, они резали мужей и убегали обратно, к сородичам. Предоставляю читателю самому судить, какая сторона в этих своеобразных отношениях была более грубой и непривлекательной.
У американцев был Дикий Запад… у русских был Дикий Юг — примерно с такими же нравами. Но в США Дикий Запад не был неизменным местом. Постепенно, в среднем за полвека, и долина Миссури, и Великие Равнины приобретали более приличный вид. Прерии становились полями, военные лагеря — городами, а еще не истребленные индейцы оседали на землю или уходили прочь, на запад. Туда же уходили и европейцы — любители специфического образа жизни.
Кавказская война для большинства современных русских овеяна романтикой — это война в теснинах гор, на фоне снеговых вершин. Но вот судьба Александра Александровича Бестужева, декабриста, ставшего известным писателем под псевдонимом Марлинский… Впрочем, об этом человеке надо рассказать особо.
МАРЛИНСКИЙ — ПЕВЕЦ DRANG NACH КAUКASUS
Александра Бестужева и при жизни, и после смерти многие считали фигурой самой романтической. Аристократ по происхождению, племянник принца Александра Вюртембергского, наполовину немец, он имел большие родовые связи и в России, и в Германии.
Александр Бестужев прославился как отчаянный дуэлянт, великий любитель играть со смертью. М. С. Лунин писал о людях такого типа: «они всегда считали себя героями». Добавлю — многие тоже считали этих психов героями.
Бестужев пописывал неправдоподобно романтические рассказы. До 14 декабря он лишь иногда подписывался псевдонимом «Марлинский». В рассказах Бестужева–Марлинского выведен целый набор вариантов героической судьбы, как он ее понимал. Наряду с героями, романтически гибнущими за отечество, у него есть много фигур тех, что стали героями, так сказать, в частной жизни. Людей с «кипящим здоровьем», «бешеным нравом», «неуступчивых к враждующей судьбе»… и вечно принимающих разные картинные позы.
Накануне 14 декабря Александр Бестужев пустил каламбур: «Переступаю Рубикон, а руби–кон означает руби все, что попало».
14 декабря 1825 года он вывел Московский полк к зданию Сената. На Сенатской площади он чувствовал себя, наверное, как персонаж собственных рассказов — принимал картинные позы, точил саблю о гранит возле Медного всадника. Он так много кричал, махал руками и саблей, так часто показывался в разных местах, что вечером 14 декабря, приступая к сыску, Николай I ничуть не сомневался: руководителем мятежа был именно Александр Бестужев!
Вечером 15 декабря Бестужев в парадном мундире является в Зимний дворец. |