Да, она знала, что сейчас произойдет. Точно знала, что он сделает и почему. И заранее оправдывала его поступок. Ассасины не заслуживают той судьбы, которую пророчил им отец в своей речи, обращенной к ликующей публике, обособляющей себя от всего человечества. Кэл не заслужил, чтобы его выбросили, как изношенную рубашку. Она не осуждала его за желание отомстить, да и выражением лица он никак не походил на фанатика, ослепленного жаждой мести.

Каллум Линч желал иного – справедливости. А что это такое, ассасины, чья привычка подчиняться своим эмоциям казалась тамплиерам отвратительной, понимали лучше своих извечных врагов.

Отец, презирающий весь мир, небрежно отказывающий в праве на жизнь миллионам людей. Умри Алан Риккин хоть тысячу раз, это все равно не стало бы справедливым воздаянием за его грехи.

У них с Кэлом было намного больше общего, несмотря на все различия между ними, незримая связь возникла с самого первого дня, когда он появился в реабилитационном центре. Как и ее отец, Кэл хотел, чтобы София была с ним. Но он хотел, чтобы она сохранила в себе все то, что отец и орден тамплиеров стремились уничтожить: ее вдохновение, любознательность и способность сострадать.

– Я не могу этого сделать, – прошептала София.

И внутри у нее что-то дрогнуло от этих слов.

«Я была несчастной всю свою жизнь. И смогу жить, даже если стану еще несчастней».

Кэл все с той же добротой посмотрел ей в глаза, потом спустился взглядом к ее губам и снова заглянул в глаза.

– Ты… сможешь.

Медленно, очень медленно он наклонился к ней.

София закрыла глаза.

От Кэла не пахло одеколоном, накрахмаленным воротничком и шерстью дорогого костюма, как от ее отца. Он пах потом, кожаной одеждой, скрытой под мантией тамплиера, и свежестью вечернего дождя. И вдруг София захотела только одного – сбежать от тамплиеров, от их лжи и от отца, который был олицетворением всего наихудшего в ордене. Узнать, кто такая та женщина, которая смотрела на нее из круга ассасинов, вызванных «Анимусом».

Но это было неосуществимое желание. Ее бы не спас даже прыжок веры. Ее отец – чудовище, но это ее отец, единственный, кто у нее есть. Орден, к которому она принадлежит, чудовищно заблуждается, но это единственный мир, который она знает.

Кэл почувствовал ее состояние и двинулся к залу, почти бесшумно, лишь тихо шурша одеждой. Она осталась стоять, дрожащая и еще более потерянная, чем когда-либо прежде.

Глубоко вздохнув, София попыталась успокоиться. До ее слуха долетел голос отца:

– Воздадим славу не себе, но будущему. Будущему, которое необходимо очистить от Кредо ассасинов.

«Очистить». Так он сказал, покидая здание фонда «Абстерго», – хладнокровно отдал приказ убить всех заключенных. Пациентов! София тряхнула головой, сбрасывая оцепенение, словно она возвращалась к реальности из мира иллюзий, пробуждалась от наркотического сна, полного невыносимых кошмаров. Новая волна аплодисментов захлестнула зал.

В юности отец учил ее играть в шахматы. Но она не увлеклась игрой с такой страстью, как наукой, желанием проникнуть в тайны мироздания. И многие годы София не прикасалась к шахматной доске. Но сейчас ей вдруг вспомнился немецкий термин «цугцванг». Дословно он переводится как «двигаться по принуждению» и описывает положение, в котором любой следующий ход игрока оказывается для него невыгодным. И сейчас София была в таком положении: предупредить отца или ничего не предпринимать и позволить случиться тому, что должно случиться.

Ассасин… или тамплиер.

Слезы, которые она так упорно сдерживала, наконец прорвались и потекли по щекам. София даже не пыталась их утереть и никак не могла понять, почему она плачет. И по кому.

– Дамы и господа, – объявил отец знакомым тоном – торжественным, громким, с ноткой волнения.